Томас Чаттертон

Томас (вдруг начинает судорожно всхлипывать). Я больше не могу. Я слишком горд — а вовсе не сломлен, — чтобы продолжать жить по-прежнему. Девятнадцать двадцатых моего естества составляет гордость[15]. Я готов приложить усилия, чтобы стать смиренным; но в любом случае не сумею добиться этого здесь, в Бристоле. Этот город мне опротивел. Не одно лишь тщеславие делает меня строптивым: мои впечатления охватывают слишком обширную область, чтобы я мог стать расчетливым мелочным торговцем собственными прегрешениями. Здесь я живу как раб; ранняя смерть представляется мне более завидным жребием[16].

Барретт, (холодно). Ты должен нам кое-что объяснить, мой мальчик. Нельзя просто сбросить собственную жизнь под ноги друзьям, не раз тебе помогавшим, — как бросают под ноги ростовщику просроченное залоговое свидетельство… Ты переутомился. Изыскания касательно Роули, расшифровка трудных, почти нечитаемых текстов — для человека твоего возраста это непосильная задача. То, что нас в тебе восхищает, подтачивает твое здоровье. В твоих последних стихах слишком часто встречается слово «безрадостно»: «Безрадостно ищу в тени уединенья»…

Томас. Это я написал за несколько вечеров до своего семнадцатилетия. Я вспомнил тогда о Питере Смите, о Томасе Филлипсе. Мои друзья, истлевая, отдаляются от меня. Я хотел бы тоже стать прахом, как они.

Бергем. Мы свернули на ложный путь. Не внушай ему мысль, Барретт, что он должен отказаться от своих — заслуживающих всяческого одобрения — увлечений.

Уильям. Томаса только что обвинили в том, что он вор.

Кэткот. Ктоктокто его обвинил?

Уильям. Господин адвокат Ламберт.

Барретт. Пожалуйста, поподробнее.

Уильям. Здесь будто бы пропали две книги.

Томас. Книги, никогда не принадлежавшие мистеру Ламберту! Они не упомянуты в его каталоге.

Бергем. Какую стоимость они имели?

Уильям. Стоимость старой бумаги — и только.

Томас. Это были церковные счета, инвентарные описи, записи о новых распоряжениях, завещания, давно утратившие силу, и данные о надгробиях. Ни одной строки, которая имела бы литературную ценность.

Барретт. Все же подозреваю, что там была золотоносная жила для заинтересованного историка.

Томас. Ничего особенного. Только два любопытных указания, которые я переписал и передал вам, сэр.

Барретт. Передал мне?

Томас. Вместе с другими документами. Я предоставил вам выписки из протоколов семнадцати церковных епархий — как источники для вашей «Истории города Бристоля».

Барретт (озадаченно замолкает; потом, как бы против воли, говорит). Ты — молодой человек с весьма необычными способностями, но с плохими задатками: сумасбродный и плохо приспособленный к жизни…

Бергем (перебивает его). Я заплачу мистеру Ламберту за пропавшие книги — по пять шиллингов за каждую.

Барретт (с нарастающим раздражением). Вы думаете, возмещение денежной стоимости в данном случае что-то исправит?

Бергем. Деньги это мера всех вещей.

Барретт. От смерти они не помогут; и от бездетного брака — тоже.

Бергем. Последний намек оставьте при себе: у меня шестеро подрастающих сыновей.

(Ламберт входит, держа поднос с бокалами; Бергем откупоривает две бутылки, разливает вино).

Бергем. Между прочим, господин адвокат, наша маленькая коллегия уже разобралась с вопросом о пропаже двух книг — надеюсь, к вашему удовлетворению. Мы возместим вам денежный ущерб, каким бы образом он ни возник. Мне поручили передать вам пол-гинеи. Так были оценены книги.

Ламберт. Весьма любезно с вашей стороны. Что тут возразишь?

Бергем (берет бокал). Ваше здоровье, сэр!

(Остальные тоже берут бокалы, последними — Томас Чаттертон и Уильям Смит).

Барретт (Томасу Чаттертону). Выпьем… чтобы ты стал более покладистым и надежным.

(Дверь открывается; входит Ричард Филлипс).

Уильям. Твой дядя —

Томас. Он не обратит свой ум против нас.

Ричард Филлипс. Так меня пригласили на вечеринку? Даже не верится. Приветствую честную компанию. Кто здесь хозяин?

Ламберт. Вы спрашиваете обо мне, Филлипс.

Филлипс. Господин адвокат, письмо, которое вы послали матери моего племянника, оная передала мне, дабы я выступил здесь от ее имени —

Ламберт. Что ж, прекрасно… Мы готовы вас выслушать —

Филлипс. Она испугана, поскольку самоубийству нельзя дать обратный ход; я сам в этом время от времени убеждаюсь.

Кэткот. Момомогильщик Марии Рэдклиффской — не нравится мне это. Плоплоплохой знак.

Барретт. Он — дядя Томаса.