— Угх! Под белой кожей Нахтах Нийеззи бьется красное сердце друга краснокожих воинов, — сказал шаман по имени Победитель Гризли. — Индеец платит дружбой за дружбу и смертью за смерть. Таков закон наших предков! Я все сказал!
— Нахтах Нийеззи курил трубку мира со старейшинами апачей и навахо, — пояснил Черная Молния. — Молодой брат оказал мне большую услугу и получил за это право носить пять орлиных перьев. Нахтах Нийеззи вступил на тропу войны; он просит у меня помощи против своих врагов. Враги наших друзей — наши враги. Черная Молния привел сюда Нахтах Нийеззи, чтобы держать совет и вместе идти по тропе войны.
— Угх! Злой дух затмил глаза Черной Молнии! — воскликнул Палящий Луч. — Мой брат плохо сделал, приведя сюда бледнолицего!
— Совет старейшин нашего племени признал право Нахтах Нийеззи носить пять орлиных перьев, а Палящий Луч имеет пока что только четыре, — спокойно возразил Черная Молния. — Пусть мои братья решат, должны ли мы выкопать топор войны и тем сдержать слово, данное нашему брату Нахтах Нийеззи.
Шаман Победитель Гризли выхватил из-за пояса томагавк и коротким, но сильным движением бросил его, целясь в главный столб, поддерживающий шатер. Острие топора с глухим стуком вонзилось в дерево. За ним то же самое проделали остальные, и только один Палящий Луч сидел неподвижно, уставясь в пламя костра.
— Палящий Луч хочет остаться в вигваме, когда его братья выйдут на тропу войны? — спросил Черная Молния.
Молодой воин посмотрел прямо в глаза Черной Молнии, медленно достал из-за пояса свой томагавк, прицелился, размахнулся и бросил его с такой силой, что лезвие до половины вошло в сухое дерево.
После этого Черная Молния тоже вонзил тяжелый томагавк в главный столб, а затем выразительно взглянул на Томека. Тот растерялся, ведь у него не было томагавка, да и бросить его по-индейски он бы не смог. Однако, привыкнув находить выход из любого трудного положения, юноша вспомнил, что боцман научил его метать нож. Разве он не может заменить томагавк?
Не раздумывая, Томек выхватил свой тяжелый охотничий нож. Блестящая сталь рассекла воздух, и острие ножа впилось в столб рядом с томагавком Палящего Луча.
— Угх! Угх! Угх! — воскликнули индейцы.
— Апачи и навахо уже вышли на тропу войны против всех врагов нашего брата Нахтах Нийеззи, — торжественно провозгласил Черная Молния. — Скальпы вероломных собак, похитивших Белую Розу, подругу Нахтах Нийеззи, украсят наши вигвамы.
— Угх! Угх! — снова воскликнули индейцы.
По древнему обычаю с момента вступления в войну вождь племени получает неограниченную власть, и все члены племени обязаны под угрозой смерти беспрекословно выполнять все его приказы.
И Черная Молния сразу же обратился к Палящему Лучу:
— Младший вождь сейчас же отправится с несколькими воинами на Гору Знаков и уведомит наших союзников, что мы вступили на тропу войны. И еще Палящий Луч потребует, чтобы нам как можно скорее доставили нужное число мустангов.
Палящий Луч встал, подошел к столбу, поддерживающему типи, выдернул томагавк; не говоря ни слова, бросил на Черную Молнию укоризненный взгляд и вышел из шатра, чтобы выполнить приказание.
Черная Молния задумался: вот он удалил из шатра совета младшего вождя из-за его неприязни к белому человеку, которому он, вождь, обязан своим спасением. В глубине души он признавал правоту Палящего Луча. Разве обязан он оказывать помощь представителю расы, которая лишила индейцев свободы и земли? Ведь он же со всем племенем поклялся нести смерть всем белым захватчикам. В памяти Черной Молнии вспыхнула длинная цепь обид, нанесенных индейцам белыми людьми. Ведь это же бледнолицые безжалостно истребляли индейцев, изгоняли с их земель в бесплодную пустыню, предательски нарушали все договоры и обязательства. Да, Палящий Луч прав. Сам же Черная Молния призывал краснокожих братьев к бунту против поработителей — и вот, первый нарушает им самим навязанный закон.
От этих мыслей рука вождя машинально опустилась на холодную рукоятку ножа. Неужели он станет предателем своего племени, вверившего ему свою судьбу? Его холодный, пронзительный взгляд обратился к бледнолицему юноше.
Томек прекрасно чувствовал, что происходит в душе вождя. И все же он доверчиво смотрел в глаза Черной Молнии, хотя знал, что в этот момент решается его собственная судьба. От Томека не ускользнуло красноречивое движение руки Черной Молнии, коснувшейся рукоятки ножа, которым он снял уже не один скальп с голов бледнолицых.