Томление духа

Опять Нил ощутил в комнате призрак Колымовой. Теперь у нее был такой же печальный взгляд, как у Сергея. Он задумался о девушке, и сердце и глаза затосковали по ней.

— Да, — вдруг произнес Сергей.

Нил поднял голову и встретился с глазами брата, которые скорбно, упрямо, беззлобно глядели на него. Опять мелькнула очень странная, неправдоподобная мысль, которую он однажды в туманный день уже отогнал от себя, но которая теперь сделалась более настойчивой.

— Да! — повторил Сергей, точно подтверждая неправдоподобную мысль.

Но Нил боялся понять и поэтому не понимал. Он прятался за все то, что прожил, не хотел новых страданий и событий, которые, казалось, висели в воздухе, готовые обрушиться.

— Да! да! — в третий раз совсем откровенно, как бы толкая и наводя, произнес Сергей. Нил прошептал:

— Я не понимаю… Было письмо от отца?

Глаза Сергея угасли. Он вяло протянул письмо.

Нил стал читать, довольный, что может спрятаться от умных глаз Сергея.

— Теперь я меньше люблю отца, — сказал Нил.

Сергей кивнул головой как бы одобряя.

— Все же напиши ему, Нил, как можно ласковее. — Сергей задумался. — С близким трудно сойтись. Мешает близость. Но ведь она только кажущаяся. Будь всегда ласков к людям, — продолжал, со странной нежностью Сергей. — В тебе есть суровая строгость к себе и к другим. Я много думал о тебе и о тех, кто тебя окружает.

— Ты работал? — перебил Нил.

— Не могу. Устал. Нет, не устал. Не могу.

Братья помолчали. Сергею показалось, что Нил избегает с ним говорить.

— Что было с тобой? — вдруг спросил Нил. — Ты нездоров.

— Мне было плохо. — Он задумался. — Теперь прошло. — Он опять помолчал. — Теперь все пойдет хорошо. Ты вернулся.

— Я пройдусь — сказал Нил, поднимаясь.

— Посиди. Мы давно не видались.

— Ты хочешь мне рассказать что-то?

Сергей, прислонившись к окну, неожиданно сказал:

— В несовершенстве человеческого духа — залог длинного пути. Правда любит жить там, где смесь великодушия и низости, счастья и падения, наивной мудрости и жалкой глупости. Иногда кажется, что многое не совершилось бы и что многое можно остановить, если вовремя произнести нужное слово. Но это неправда. Не надо слов. Пусть будет тихо, великодушно-тихо. Не знаю, как это происходит, но я несколько раз замечал необычайную силу скрытого и невысказанного: все становится ясным через некоторое время, и тогда совершившееся, словно одевается в новые торжественные одежды. Прошлое как будто начинает жить вторично. Я чувствую, что моя судьба связана с жизнью людей, которых я, может быть, никогда не видел. Вероятно, помимо внешней жизни существует и другая. Это самое чудесное.

Нил слушал с волнением; ему казалось, что все это имеет особый смысл.

— Хорошо, — сказал он примирительно улыбаясь. — Пусть будет великодушно-тихо.

Он встал.

— Если можешь, останься ночевать, — попросил Сергей.

Нилу сделалось стыдно: точно он спешит убежать от брата, который, видимо, страдает от одиночества.

— Приду ночевать, — ответил он.

Сергей проводил брата до дверей потом неожиданно проговорил:

— Есть только одно средство освободиться от страданий.

— Какое?

— Пойти к ним навстречу.

— Крест? — спросил Нил, понизив голос.

— Добровольный крест. Все равно, в какой обстановке. Люди различаются не умом, способностями или характером, а только своим отношением к кресту.

— Как странно, что и ты об этом говоришь, — задумчиво произнес Нил и вспомнил слова Колымовой.

Сергей не удивился и продолжал:

— Один идет к своему кресту нехотя и с мукой, другой бессознательно, как овечка, третий еще не видит своего креста, и жизнь кажется ему бессмысленным нагромождением случайностей. Наиболее мучительна судьба тех, кто знает куда идет его дорога, но все же бежит в страхе и прячется… Если крест, то нет смерти.

— Это похоже на самоубийство, — сказал Нил.

— Нет, совсем не самоубийство, — живо возразил брат. — Совсем не самоубийство, а осмысленная жизнь, как можно дольше.

Сергей протянул ему руку, чего никогда не делал.

— Убивают себя именно из страха перед крестом. Я буду тебя ждать, так?

— Да, — кивнул Нил.

Был уже вечер. Город горел тысячами огней. Субботин шел и ненасытимо вбирал в себя все, что видел. Он теперь понял то, о чем в одно туманное утро, при лампе, говорил Сергей:

— Я вдыхаю счастье.

Он подумал: «Странно, что я понимаю слова Сергея не сразу, а некоторое время спустя. Он идет впереди меня и предостерегает». Он был благодарен Сергею за его слова о добровольном кресте: они напоминали ему последний разговор с Колымовой и имели отношение к тому, что он пережил за зиму. Его бедная и порою жалкая жизнь теперь представилась освещенной ярким смыслом, который до сих пор ускользал от него. Отдельные события, скрепляя друг друга, приобретали разумную цель, так как были воплощением человеческой воли.

«Следовательно, жизнь, до известной степени, все же находится в руках личности», — думал Субботин и чувствовал себя гордым.

Ему не хотелось отрываться от своих настроений, но невольно вспоминал Сергея на полу возле кровати, зарывшегося с головой в подушку. «Что-то произошло с ним и он просит не расспрашивать. Пусть будет великодушно тихо».