Тонкая Граня

А Егор отпаривал единственные штаны, ваксил ботинки и натягивал мятый пиджак с плечами, у которого наставленные рукава уже опять были коротки. Да уж, для нищей матери справить сыну-студенту новый костюм было невозможно. Кудрявый чуб нахально топорщился надо лбом, а рот сам собой складывался в улыбку. Нрава он был простого, без всяких там. Не смог осилить танки, с голоду пропадал в Сталинграде – значит, надо идти в сельхозинститут, да и к родной деревне ближе. А чем ты еще можешь помочь стране? Если Граня только и заклинала себя, чтоб никогда не возвращаться обратно, то Егор подспудно знал – он всё делает для того, чтоб вернуться.

Шли оба на трамвай и ехали в центр, чтобы на вокзальной площади или набережной встретиться. Давали такого крюка, хотя жили-то в одном общежитии. Но мыслей перебежать сразу в другой корпус – не было.

После очередной поездки к матери в деревню он, кряхтя, отсыпал в коробку немного картошки, а остальное решил подарить Гране. Понес на трамвай, приехал на вокзал, и там она, ахнув, заторопилась в общежитие. И он понес свой фанерный чемодан. В их комнатке поднялся шум, бросились чистить, жарить. Три девчонки и он! Пирто затеяли. У соседей нашлось полбаночки квашеной капустки и немного варенья яблочного. Вот и объеденье. Девочки перемигивались. Егор был героем дня. Это на первом курсе еще. На втором она его учила танцевать. А он ее учил на коньках. На танцах он ей отдавил все ноги. А что ж там тех ножек! Дома опускала ступни в жестяной таз с теплой водой, ворчала. С катка пришла с таким ощущением, что ног нет вообще! Щиколотки распухли, колени в синяках все. Тут не то что на каблуках, тут ходить вообще невозможно. Но на коньках она поехала, хоть и со слезами. Сила воли у Грани имелась.

Договорились однажды сходить в город. В сквере у площади, говорят, заливали каток, развешивали бумажные фонарики. А на площади обещала выступить известная певица.

На площади оказалась настоящая давка. Разглядеть ничего не удалось, только сарафан певицы посвечивал красным. Голос сильный, эхом разносился по городу. Даже гармонь было плохо слышно, а слова долетали до каждого. Много частушек она пела, а Граня резкого веселья всегда чуждалась, даже порадовалась молча, когда пошло протяжное. «Что это? – Страдания рамонские. – Чьи-чьи? – Рамонские, деревня такая. – А-а».

«Топится, топится в огороде баня». Неужели такие грубые плоские слова могут передать человеческие чувства? Но люди были так счастливы, слушая ее. Они в самом деле ее любили. Главное, Егор. Глаза его смеялись, рот смеялся, сам он, чуть расставив ноги и охватив себя за локти, лучился возбуждением.

Гране стало неловко, она потянула его с площади.

– Что, не по нраву?

– Я не привыкла к таким песням.

– А к каким привыкла?

Она и напела ему итальянскую «Что ж ты опустила глаза». Он вытаращил глаза.

– Че-е-го?

Время осталось на кино!

А перед фильмом показали хронику, «День воздушного флота». Уже когда пошли титры, Граня заволновалась нешуточно. Она видела только фон, ряды блескучих самолетиков, а самих букв даже прочитать не смогла. Толпы нарядных людей садились в поезда, на автобусы, плыли на пароходиках, шли группками, двигались бурным потоком, да сколько ж их было, – и все ехали на авиа-парад в Тушино. Ехали смотреть на то, что Граня душила в себе и пыталась забыть. Да, это был праздник всего народа, а не только раненого и никуда не годного Лешека Ковальского. Толпы по берегам Москвы-реки, вблизи самого аэродрома. Вот как они готовятся: командиры отдают приказы, парашютисты строятся и шагом марш колонной к массовому десанту. А вон женщины-летчицы в белой мешковатой форме. Бодрягина, Блинова, Цветкова, Титова. И почему-то ярко-солнечное все, ветер бесцеремонно треплет флаги у сцены и людей за волосы, а люди смеются.

Летчики – спортсмены. Звучит дико, но Граня привыкла к словосочетанию «военные самолеты» и оттенка «спорт» не воспринимала.

Да, пока над корейским полуостровом идут бои между реактивными «Мигами» и «Сейбрами», в это время Иосиф Сталин внимательно наблюдает за встречным пилотажем пары стреловидных истребителей на Тушинском аэродроме. С зеленого поля взлетают первые советские серийные вертолеты. Колонну тяжелых бомбардировщиков возглавляет четырехмоторный Ту-85 – «лебединая песня» боевой поршневой авиации.

И легкие планеры, и тяжелые бомбардировщики, дальше – скоростные, реактивные с белыми звездами на темно-красном фоне. Да, она угадывала некоторые модели. Легчайшие острые крылья серебристых птиц чиркали ей по самому сердцу, она была отверженной, и больше ей не взлететь вместе с ними! Надрывный рокот взмывающей машины казался ей грозной музыкой, чем выше взлет, тем басовитее звук.

Вот подъезжают в Тушино дорогие авто, в них руководители партии и правительства. Да и они здесь, ведь это праздник летчиков, небесных воинов высшей расы. И она, черноглазая Граня, могла бы лететь с ними вместе…