Тонкая нить

– Да. Это старое англосаксонское слово. Так называется древнейший символ, который используется уже тысячи лет во многих культурах и религиях от Индии до Скандинавии, в частности в культуре индуизма и буддизма. Этот знак – символ света и жизни, а также символ удачи и благодати. Я своими глазами видела его в древнегреческой архитектуре, на древнегреческих вазах и даже в Египте, когда побывала там. Особенно он распространен в коптской культуре.

Если размах ее путешествий и произвел на Артура впечатление, виду он не подал.

– Откуда, по вашему мнению, нацистская партия заимствовала его? – добавила мисс Песел. – Не сами же они придумали этот символ.

– Древний символ показывает вращение против часовой стрелки, а нацистский – по часовой, – отпарировал Артур. – Как и на этой вашей подушечке.

Он взял подушечку и протянул мисс Песел, хотя Вайолет могла бы сказать ему, что Луиза Песел знает каждый дюйм любого узора и может подробно его описать, включая такие тонкости, смысла которых он даже не сможет понять: типы стежков, оттенки шерстяных ниток и, по-видимому, подноготную каждого символа. Вайолет хотелось поморщиться: в тоне Артура и в жестах было нечто мелочное. Впрочем, не ей было судить его: она сама в свое время не призадумалась, когда увидела на узоре значки свастики, а следовало было.

Луиза Песел отмахнулась от протянутой подушечки.

– Направление вращения не имеет значения ни здесь, ни там. Символ веками использовался и так и этак. Пойдемте, я вам покажу.

Она повернулась и, к удивлению Вайолет, двинулась через южную арку к южному поперечному нефу.

– Захватите подушечку! – бросила мисс Песел через плечо.

Вайолет с Артуром обменялись быстрыми взглядами и пошли за ней. Она повела их по южному проходу, мимо южного поперечного нефа и остановилась перед часовенкой епископа Эдингтона, одной из семи часовен, построенных для наиболее могущественных и влиятельных епископов собора. Она была спроектирована в готическом стиле, деревянная дверь, всегда закрытая для посетителей за исключением времени, когда в часовне читались молитвы по епископу, была окрашена в синий цвет. Но гробницу было хорошо видно сквозь ряд узких окон в виде украшенных фестонами арок, проделанных во всех четырех стенах и по площади не меньших, чем сами стены.

– Ну вот. Загляните внутрь и посмотрите на надгробие, – скомандовала Луиза Песел. – Помимо того, что это одна из самых изящных скульптур средневековья, что еще вы можете об этом сказать? Что вы там видите?

Вайолет и Артур приникли к двум соседним окнам. Поверх гробницы лежала вырезанная из алебастра статуя епископа Эдингтона, в полный рост, в полном облачении и с короной на голове, покоящейся на каменной подушке, руки епископа, скрытые в рукавах сутаны с тщательно проработанными складками, были сложены на груди. Изящная резьба по алебастру отсвечивала перламутрово-серыми пятнами. Вайолет даже вздрогнула от изумления: она сразу увидела то, что хотела им показать Луиза Песел. Она и раньше видела и эту часовенку, и эту статую, но почему-то так и не разглядела, не заметила рельефного ряда свастик, украшающих епитрахиль епископа – длинную и узенькую полоску ткани вокруг его шеи, которая тянулась поверх его рукавов. На вороте тоже виднелись символы свастики и даже на холсте, прикрывающем его ноги.

Но это еще не все: почти так же ее удивили и цветочки с четырьмя лепестками, расположенные между отдельными свастиками, в точности такие же, как и вышитые ею на кайме, украшающей подушечку с королем Артуром. Они были даже отделены квадратиками из узеньких полосочек камня. Выходит, мисс Песел в точности скопировала этот узор для каймы. Вайолет чуть не расхохоталась, но ее опередил Артур, правда, он не стал хохотать, а, скорее, громко хмыкнул – в этом звуке слышалось удивление с примесью оторопи и признание собственной неправоты.

– Перед вами типичные филфоты, – объявила Луиза Песел. – Или, если хотите, свастики четырнадцатого века. И обратите внимание, они вращаются по часовой стрелке, задолго до того, как нацистские дизайнеры решили присвоить их себе.

Все замолчали, внимательно разглядывая узор. Луиза Песел, должно быть, считала, что говорить тут больше нечего – филфоты говорили сами за себя.

Артур наконец сделал шаг назад. За ним и Вайолет.

– Удивительно! – произнес Артур. – Честное слово. Сорок лет хожу в этот собор, десятки раз смотрел на это надгробие, а свастик не замечал. Этих филфотов ваших, – поправился он. – А еще считал себя наблюдательным человеком.

– В своих композициях для подушечек я использовала много разных орнаментов и символов, – продолжала мисс Песел. – Некоторые узелки по центру подколенных подушечек восходят к елизаветинским образцам, а еще я брала образцы вышивок из книги шестнадцатого века, изданной печатником Питером Куэнтелем. Но больше всего мне нравится привязывать свои композиции к уже существующим образцам в нашем соборе. Некоторые из них я взяла со средневековых плиток за главным алтарем, а также с деревянных и каменных рельефов на сводчатых потолках нефа и пресбитерия. Вы их, надеюсь, видели?