Тонкая нить

Взгляды их встретились. Вайолет не могла заставить себя ответить ни «да», ни «нет». Она думала об Уинчестере, обо всем, что она собрала вокруг себя там за последние пятнадцать месяцев, о своей комнате у миссис Харви, об офисе, где она работала вместе с Морин, о вышивальщицах, о Луизе Песел, Джильде и Дороти, о звонарях и Ките Бейне… и конечно же об Артуре. Сами по себе эти приобретения были маленькие и, возможно, незначительные, но, соединенные вместе, они в определенном смысле сделали ее жизнь полной. А теперь вот один вопрос матери – и все это, похоже, будет разрушено.

Когда днем в больничной палате снова появился Том, отдохнувший, чисто выбритый, с виноватым выражением лица, миссис Спидуэлл была уже одета, она сидела на кровати, готовая к отправке домой.

– Ого! Здравствуй, мама! Ты смотри, почти совсем поправилась! – проговорил он и повернулся к Вайолет. – Прости сестренка. Долго спал, потом Эви возилась с Глэдис, потом детей надо было забирать из школы, так и время прошло.

– Маму выписали, она готова ехать домой.

Том немного смутился.

– Ну что ж, это просто здорово, – сказал он и понизил голос: – А куда она собирается ехать?

Ему явно не очень хотелось везти ее к себе домой, где и так было полно народу и было за кем ухаживать.

– Домой, – заявила миссис Спидуэлл. – Я еду домой, и Вайолет едет со мной.

* * *

Чашку чая. Покрепче, вот так. Еще одну подушку ей под голову. Нет, лучше усадить ее в кресло перед камином. Доктор Пиш сам не знает, о чем говорит, – от лежания в кровати она слабеет. Подбросить угольку. Нет, не надо, и так слишком жарко, и, не дай бог, подгорит халат! Поджаренный хлебец с джемом. Но не с тем, что приготовила Эвелин, она никогда не обрезает достаточно тонкую корку. Включить радио? Нет-нет, хватит с меня этой болтовни про Гитлера, у них что, других тем нет, что ли? Не могут поставить музыку? Лучше взять книгу и почитать ей вслух. Только не Троллопа, от него она засыпает. От Диккенса тоже. Вудхаус[23] слишком легкомысленный. Лучше уж «Дневник незначительного лица»[24] – этот вариант беспроигрышный.

Вайолет читала о ежедневных злоключениях незадачливого мистера Путера, его многострадальной жены и непослушного сына, но наслаждалась книгой не более часа: поведение миссис Спидуэлл снова вызвало в ней страстное желание как можно скорей бежать из дома. Она пыталась вспомнить о том чувстве, которое она испытала к матери в больнице, жалость к ней, любовь – все это миссис Спидуэлл умудрилась успешно развеять, как только ей стало немного лучше.

Она совсем не изменилась, разве что спать стала больше. Когда она засыпала, Вайолет успевала сделать несколько телефонных звонков. Прежде всего, мистеру Уотерману, чтобы сообщить, что она вынуждена на неопределенное время взять отпуск, чтобы ухаживать за больной матерью.

– Конечно-конечно, – ответил он. – Дочь должна заботиться о своей матери. Я предоставлю вам отпуск, за свой счет, разумеется. На какой срок вы рассчитываете?

«Разве можно теперь думать о деньгах?» – хотелось сказать Вайолет.

– Неделю, – ответила она.

– И не больше? Кстати, мисс Спидуэлл, вы уверены, что не будете ухаживать за матерью постоянно?

– Нет, не уверена.

– Вы поймите, с машинистками у меня вечная проблема. То одна замуж выскочит, то другой надо за родителями ухаживать. Я вообще удивляюсь, почему это девушки так стремятся идти работать.

«Потому что я, например, не хочу быть рабыней», – была уже готова отпарировать Вайолет, но и этого она не сделала лишь потому, что не хотела потерять работу.

– Понимаете, если бы вы мне точно сказали, я был бы вам очень благодарен, – добавил мистер Уотерман, – я бы тогда начал подыскивать вам замену.

– К матери возвращаться я не собираюсь, – твердо повторила Вайолет, хотя голос понизила, чтобы та, не дай бог, не услышала.

– Делайте то, что считаете лучшим, – сказал мистер Уотерман, тоном голоса давая понять, мол, кто-кто, а уж он-то, в отличие от Вайолет, точно знает, что для нее лучше.

– Постараюсь как можно скорей сообщить вам точный срок, – сказала Вайолет и, не прощаясь, повесила трубку.

Если на нее как следует нажать, она призналась бы, что скорее расстроилась, чем рассердилась.

Потом она позвонила миссис Харви, проинформировала ее о своих обстоятельствах, а также Джильде, чтобы сказать, что не сможет присутствовать в соборе на обряде освящения вышивок. Джильда посочувствовала ей и пообещала при встрече подробно рассказать, как все происходило, а также передать извинения Луизе Песел и всем вышивальщицам.

– Но мать – это святое, – заявила она, – это даже важней, чем собор. Тебе повезло, есть о ком заботиться!