Есть и другой вариант. Не менее достойный. Подписываете все бумаги – и остаётесь служить. Здесь. Это приказ. Очень даже вероятный, возможный и гарантированный.
– Товарищ подполковник!
– Что, товарищ лейтенант? Потому и разговор без свидетелей. Нарушаю всё что можно. Были бы вы просто исполнительным болваном, разговор был бы другой. Приказ – и выполнять. Но, насколько я понимаю, у вас другие жизненные планы. Я понимаю, чем и какими делами вы занимаетесь. Или хотите заниматься. Лейтенант, хотите? Подумайте, прежде чем ответить. Вы прекрасно понимаете, какое вам предложение Родина сделала. Это совсем другая жизнь, совсем другая судьба. А пока давайте пройдёмся – во-о-он туда, по гребню. Очень мне во-о-он тот распадок интересен. Что толку тут отсвечивать? У вас тулупчик белый, а у меня чёрный, солнце просто калит, да и приметно, ветерок закручивает, распугаем свинок, у них нюх дай боже. Пошли, лейтенант!
Какой день! Правильно Кузьмук сказал: «Душа поёт!» Это хорошо, когда человек радуется красоте мира, красоте природы, правильному её устройству. Бери, что тебе нужно, лишнего не трожь. Зачем оно тебе? В три горла жрать? Распухнешь, да и толку-то? Разве заглушишь этот голод? Разное бывает, лейтенант. Этот голод – он особого рода, его никакими лозунгами и запретами не взять. Только с детства воспитывать – правильно и справедливо. За это наши отцы революцию поднимали – за справедливость. Разве только брюхо набить думали? Думали о лучшей жизни для всех. Чтобы всё в нашей стране было хорошо – для всех, поровну, по справедливости. А-а-а, лейтенант, улыбаешься. Поймал, да. Поровну и по справедливости. Точно. Кто эту справедливость будет определять? Ни в каком уставе не пропишешь смелость или храбрость. Да и поровну – всегда найдётся целесообразность особого рода… Да уж. Давай постоим, лейтенант. Пришли. Смотри, лесок какой. Прямо синий. О! Гляди! Во-о-он, видишь? Ну, видишь? Смотри – ну! Ах, ты, городской. Следы. Ну, следы – кабанчики прошли.
Подполковник прикрыл глаза от слепящего солнца.
Далеко-далеко, под согнутой берёзкой с такой розовой и нарядной корой, что хотелось облизать, по жёсткому снегу прямо в густо заросшую балку плавно спускалась цепочка следов кабаньей семьи. Чернышёв сразу весь обазартился, глаза прищурились и засветились тем особым охотничьим блеском, который так кружил головы самым роскошным отпускницам Геленджика:
– Сейчас я сбегаю посмотрю. Дальше сам пройду – обойду. Подстрелю – так подстрелю, а не получится, пошумлю, на тебя, лейтенант, погоню. Ну, лейтенант, давай, отдыхай. И думай. Думай, Алексей Анатольевич, тебя Партия зовёт помогать справедливость восстанавливать и отстаивать. Думай, лейтенант.
Подполковник перехватил АКМС поудобнее и длинными скользящими шагами стал ловко спускаться в распадок – наискосок, как раз к неприметной цепочке следов, увиденных им с чёрт знает какого расстояния. Но на то она и страсть. Рыбак видит рыбу в любой воде, чует всем собой. Так и охотник сердцем, по самым незаметным приметам понимает, скорее даже верит, что охота будет доброй.
Алёшка стоял, напружинившись, словно часовой, и смотрел вслед Чернышёву. Жевал губами. Цеплял губами твёрдую кожу на губах и кусал. Нервничал. Чёрный полушубок уже мелькал далеко внизу, среди невероятно синих теней леса, куда так рвалось охотничье сердце.
«Финразведка. Приплыли, Алёшка. Это с ментами, да с твердозадыми стукачами, да с ворьём – всю жизнь. Каждое слово за хвост ловить. “Скорость стука быстрее скорости звука”. В точном соответствии с законами физики – в плотных средах звуковая волна передаётся быстрее. Это не то что в газах. Чёрт. И надо было учиться? Справедливость – слово-то какое. Для лозунгов. Или для церкви? Для мирной жизни. А вон в бою за высшую справедливость – какая справедливость? – Алёшка вспомнил автоматы перепуганных, сжавшихся китайцев и внимательный взгляд мужика в плаще. – Думай, Алексей Анатольевич, думай. Что ты Криштулу скажешь? Просто так – взять и исчезнуть? А Боб ведь ждёт. Письмо написал, не забыл. Говорит: “Все ждут нашего Ломоносова”. Черти. Аккуратное, хорошее письмо. Жалко, что Зоська не через Москву улетела. Да-да, жалко, но кто ж его знал, что билетов вообще не будет?.. Да и тянуть нельзя уже. Пора. Это такое дело, что не терпит, хоть тебе мир, хоть война, хоть какая справедливость, а ребёнка зубами не удержишь. Рожаться ему – и всё. Сроки пришли. Как она там? Как?»
Алёшка очнулся, оглянулся и понял, что механически дошёл как раз до того места, где ему показал Чернышёв ждать. Действительно, отсюда, сверху, был виден весь овражек, словно круглая чаша, с трёх сторон окружённая крутыми сверкающими склонами. Плоское дно овражка заросло кустами, смыкавшимися с лесом. Сюда Чернышёв погонит своих кабанчиков.