Тонкая зелёная линия

Алёшка Филиппов дремал на краю овражка, ждал Чернышёва, думал о Зосе, о себе, о жизни и слушал, как под ним медленно гудит и поворачивается земной шар.

3

– Ну наконец-то! Боже ж ты мой, Зосечка! Зосечка, боже! – тётя Козя бросилась на шею дремавшей Зосе. – Зося! А мы ж тебя полчаса уже везде ищем, по всему Борисполю бегаем! Ты что же, не слышала объявления? Валентин уже у дежурного был, – Казимира улыбнулась Валентину, явно гордясь. – Такая суета, беготня! Ты извини, мы сразу не смогли приехать – Валентин только в час ночи вернулся с совещания, пока дозвонились, пока машину вывели из гаража, пока доехали, ты же пойми, Зося, у Валентина такая работа, что так просто нельзя, знаешь, ванитатус ванитатум, да. Господи, как я рада, что тебя поймали, нашли!

– Да-да.

Зося совершенно отупела от усталости, пропитывавшей каждую клеточку тела, и того характерного спокойствия, защищающего беременных в самых тяжелых ситуациях. Да и пять минут успела поспать – только глаза сомкнула в зале ожидания, как приехали Казимира с Валентином. Слишком долго ждала. Устала донельзя. Уже привычно болело внизу и очень отдавало в спину. Надо было на такси поехать. Но неудобно – уже ж позвонили. Из самолёта. Когда выходила на трап – командир самолёта, седой дядька, так хвалил, что дотерпела, да. И девочка-бортпроводница в щёку ж поцеловала.

И парень-бортпроводник. Смешной. А какой хороший мужик Игорь! Акушер, свой телефон ленинградский оставил. Какой-то потерянный. Одинокий, наверное. Добрый, надтреснутый какой-то. Да-да, лучше потерпеть. Дотерпеть, перетерпеть. Дольше же ж терпела. Ещё капельку. Совсем же чуть-чуть. Хорошо, ребёнок спал. Спать-спать-спать… И ещё сыру очень хотелось. Такого золотистого сыру. Чтобы молочной слезой. Такой запах, такой мираж, слюна в горле. О чём Казимира говорит всё время?

Говорит, говорит… Такой сыр только в Топорове делали на молокозаводе. На том самом, куда она должна была вернуться из Ленинграда. Если бы не Алёшенька… Как много она говорит, тётя Козя. Как гордится Валентином. Любит его. Любит им гордиться. Есть чем – полгода назад заместителем прокурора Киева назначили. Это много. Это очень много, если понимать, что такое – для топоровского босяка, первого красавца выпускного класса топоровской школы, подняться от первой работы на Западеньщине до цэковских коридоров Киева. Говорит, говорит, говорит. Слова-то какие. «Ванитатус…» Господи, дай силы! «Ванитатум». Лучше бы на такси поехала.

– Да, тётя Козя. Да, здравствуйте. Здравствуйте, Валентин.

– Пр-р-ривет! Ну, где твои вещи? Это всё? Один чемоданчик? Это ты из Еврейской Республики один чемоданчик привезла? От же ж жиды какие хитрые!

– Валя! Люди кругом!

– А что – «люди»? И что? Кто услышит? Ну, как она там – Еврейская автономная, да? Вы подумайте! Или уже надо тебе «шалом» говорить? Ой ви таки делаете мне смешно! Козя, прекрати! Что хочу, то и говорю! Что ты мне рот закрываешь? Да прекрати ты шипеть, ты! Что значит – «что люди скажут»? Это как я скажу – то они и скажут. Так и смотреть будут! Вот так!

Сонно мечтая о такси, Зося медленно шла на улицу за тихо препиравшимися Козей и Валентином. Было неловко – дёрнула киевскую родню среди ночи; она не хотела, да, но так испугалась. Очень. Столько пролетела, всё было хорошо, только бы до Топорова добраться. Её ноздри подёргивались от густого шлейфа французского одеколона, которым щедро полил себя Валька. Хорошо, что завтра, вернее, конечно, уже сегодня, суббота. Очень хорошо. Спать. Спать хочется.

Козя шла рядом с благоухавшим мужем, тоже разнаряженная – слишком, но с умыслом – для поездки в Топоров. Как в доме мод. Хотя почему – «как»? Именно в Киевском доме мод были пошиты и платье, изумительно сидевшее на изящной фигуре, и пальто. «Вавилон» на голове, белый тончайший пуховый платок, сапфиры в ушах, перстень – полный гарнитур. Благородный жемчуг на шее. Сапожки австрийские, новенькие. Каракулевая шуба. С ума сойти! «Наши всю вулицю зайняли!» На Вальке была высокая пыжиковая шапка, такую только в спецраспределителе ЦК можно было достать, мохеровый индийский шарф, очень пушистый, серое пальто «в рубчик», как влитое. Старик, ты только посмотри на ноги Валентина: настоящие австрийские ботинки! Вот! И костюм английский, очень добротный. На них поглядывали хмурые, по-ночному помятые пассажиры. Красивая пара. Такие нарядные. Такие молодые. Наверное, артисты.

Посмотрите, люди!

Как не посмотреть – отчего же, посмотрим.

Любит наш народ артистов.