Тонкая зелёная линия

Они быстро доехали до спавшего Киева, перемахнули Днепр, где-то постояли на пустых светофорах. Тихо-тихо. Люди спят. Выходной день. Первые пустые трамваи, больше похожие на заблудившиеся ёлочные игрушки. Дома, дома, дома. Голые метёлки пирамидальных тополей. Чехарда каштанов… Красавец Киев.

Но вот теснота города закончилась, и, сколько глаз хватало, открылись поля.

Киевщина.

Родина.

Рай на земле.

Валька быстро и уверенно вёл машину. Под колёсами тихо рычала брусчатка шоссе. Как ни хотела спать Зося, но сердце стучало сильнее. Глаз не могла оторвать от кусавших душу видов, каждой веточкой, холмиком, дорожным указателем радовавшихся: «Зося! Наша рыжеволосая девочка приехала!» Серое, сырое, сонное утро субботы наливалось зыбким светом. Кое-где по полям уже видны были проталины. Справа и слева высоченные стены тополей укрывали шоссе от зимних заносов. Мимо проносились сёла со знакомыми с детства «вкусными» названиями: Малиновка, Калиновка, Мечта, Борщёвка… Снег на участках был испещрён чёрными и бурыми пятнами пепла, которым хозяева всю зиму удобряли землю. Над крышами тянулись печные дымки.

Оттепель.

Зося дремала на широком заднем сиденье. Хорошо, что ничего в горло не лезло, – всё время ощутимо подташнивало, но терпеть можно было. Казимира глянула на уставшее, опухшее лицо племянницы, и думала свою думку. Посматривала на мужа. Валька перехватил эти взгляды и потихоньку ёрзал и бесился, как только может беситься гулящий муж под внимательным взглядом надоевшей жены. Но устраивать ссору при Зосе ему не хотелось.

Валька хорошо относился к Зосе, да и не забыл старинную, но памятную всему Топорову драку 1947 года. Дело было довольно банальное. Поддавшись на уговоры жены, Таси Завальской, Вася Добровский пошёл разыскивать Козю, задерживавшуюся с очередных танцулек молодёжи. Приоделся, в центр Топорова же идти, да. Весь при полном морском параде, он нашёл Козю за эстрадой Панского сада в компании десятиклассников-переростков: Вальки, пары вертихвосток и ещё каких-то трёх балбесов – дальней Карпенковской родни. Козя стояла среди них такая влюблённая, податливая и на всё готовая, как барашек на заклании, что Вася подивился педагогической проницательности жены. Подошёл. Слово за слово, сразу всё как-то не так пошло, короче, раздражённо-горделивый Валька подло ударил не ожидавшего Добровского между ног. Эх, старик… Если бы среди Ковбасюков тогда был хоть кто-нибудь постарше, он бы на коленях умолял племянников не трогать Добровского… Но не судьба. Итог был сокрушительный и разрушительный: отдышавшись и попрыгав на корточках, бывший командир полковой разведки разбросал младших Ковбасюков, после чего погнался за стремительно убегавшим Валькой. Быстро бегают десятиклассники, но фронтовики научены бегать быстрее. Поймал Добровский Вальку и, не обращая внимания на мольбы, швырял того через и сквозь соседские заборы и калитки, самыми жестокими подсрачниками гонял незадачливого кавалера – кому на потеху, а кому и убытки подсчитывать – будто танк прошёл по переулкам за Панским садом. Поэтому, когда всё-таки пришло время породниться, Валька вёл себя с Васей почтительно и, можно даже сказать, трепетно.

– Зось! Зося! – Валентину надоела тишина в машине (можно было уснуть и угробиться к чертям). – Зось, скажи, а что, жиды, они там и газету, и театр свой держат – всё так серьёзно? И всё там, как страна своя? Как тебе у них?

– Да нет. Враньё. Там всё по-нашему. Наше, – Зося не хотела скандалить. Живот уже прихватило основательно. – Там места изначально казачьи, каторжные. Там, считай, в основном русские. Украинцы есть. Думаю, что евреев, ну. Думаю, что каждый восьмой или даже десятый. Не больше. Но всё, конечно, на языке – «Биробиджан штерн», театр, улицы, места все по-своему названы. Так ещё с довоенных времён пошло.

– И что же, сколько их – «этих» – оттуда уезжает? Много? Здесь говорят, что жидовская республика вся уехать хочет. Как там только с Китаем началось – повод появился, да, да и потом – народ такой.

– Валентин!

– Да тихо ты, Козя! Тут все свои. Чего ты?!

– Тётя, погоди. Какой – «такой»? Какой – «такой народ», Валентин Григорьевич? Разные люди бывают. И украинцы, и евреи, и русские. Во всяком народе и подлецы воровские, и честные трудяги. Я даже больше скажу! Вот сколько я тут, сколько в Ленинграде была, сколько там прожила – мне наши, свои, больше сала за шкуру залили, чем евреи. А евреи всегда помогали. Вот как так получается? Да и они идейные там. Патриоты даже. Они там говорят, что те, кто уезжает, те, значит, жиды. А кто остается, вот те – евреи.

– О как?

– Да, так!

– Даже патриоты?!

– Даже!