Тополь

Каждый из жителей Утеса по той или иной причине был привязан к главному зданию незримой нитью, вследствие чего его порог оставался нетронутым лишь в ночные часы. И, естественно, любой желающий решить свои вопросы с властью как можно скорее, устремлялся на площадь в ранние часы, дабы обогнать других челобитчиков. Поэтому не было ничего удивительного, что когда мне, наконец, удалось добраться до размашистого дубового створа ратушных дверей, тот уже основательно успел зарасти шерстью лохматых голов и рубищ, свалявшейся в хвост, что упирался в торговые ряды. Тем не менее, я уверенно направился к истоку этого чумазого ручья. Левая дверь оставалась заперта для ограничения потока, в то время как по обе стороны от проема правой за порядком следили два спешенных всадника. Едва я приблизился к стражам, те, не уделяя никакого внимания моей наружности чтеца, окатили меня привычным: «В очередь, падаль!», а один из них потянулся к бичу. Зная, что любые объяснения будут бесполезны и даже могут стоить мне нескольких шрамов, я молча выхватил из-под полы плаща свиток, скрепленный добротным сургучом с печатью. Разглядев печать, всадник убрал руку от кнута, и также ни говоря не слова, оттолкнул от прохода парочку просителей, жестом указав мне не задерживаться. В ноздри привычно ударил удушливый запах пота и плесени. Просторный мрачный зал ратуши, открывавшийся за дверьми, был испещрен сыпью конторок писарей. Повинуясь усвоенному с юных лет распорядку, между ними, словно между сотами, вертелся однообразно жужжащий рой людей, в этом чудесном месте превращавшихся в придатки к делам и тяжбам, с которыми они пришли. Здесь получали разрешение на житье и труд, вступали в права наследника, просили о разводе, заявляли о краже или убийстве, доносили на соседа. Первые два яруса ратуши занимала Управа, высшая городская власть в лице советников правителя располагалась на третьем, обителью же самого владыки являлась вторая помимо звонницы башня, очевидно, предваряемая отдельной лестницей, путь к которой оставался загадкой и предметом множества городских слухов и сказов. Бесстрастный писарь с лицом цвета извести, к которому мне довольно быстро удалось протолкаться, подтвердил, что я допускаюсь на второй ярус, разукрасив мой свиток своей росписью. Не теряя времени, я одолел первые валуны отвесной каменной лестницы, как вдруг на меня налетел сутулый и, вероятно, рассеянный молодой человек. Он второпях извинился, собираясь бежать дальше, но моя рука удержала его. Мне не потребовалось и двух мгновений, чтобы узнать в этом служащем Управы человека, некогда бывшего мне куда ближе Брана и Адерин.

– Двирид! – выпалил я, не в силах сдержаться. – Здравствуй, брат!

– Арф? – с радостным удивлением откликнулся он, в отличие от Брана не противясь объятью. – Как ты? Когда ты?

– Я приехал сегодня после рассвета, Двир. Ты служишь здесь?

– Да, я стряпчий.

– А где живешь?

– У нас дома.

– Он еще стоит? Однако.

– Что ты? Его же строил отец.

– У меня два прошения, Двир. Потом я бы хотел заглянуть домой.

– Служба заканчивается лишь после заката, но я, конечно, отдам тебе ключи. – Лицо брата вдруг омрачилось. – Правда, там Нерис… Пожалуй, тебе все же не стоит идти домой без меня, – продолжил он упавшим голосом.

– Что за Нерис? Собака?

– Нет, это моя…

До нас донеслось хихиканье. Оказалось, что несколько писцов, сидевших около лестницы, отвернули свои уши от просителей и с любопытством слушали наш разговор.

– Арф, – смущенно пробубнил Двирид, – мы мешаем здесь. Встретимся у дома на закате. Мне нужно идти.

Опустив голову, он стремительно зашагал вглубь зала. Стремительно, но теперь осторожно, опасаясь наткнуться на кого-нибудь, кто окажется менее дружелюбным. Я узнал эту походку. Когда мой брат выныривал из своего внутреннего мирка, он ходил так, будто все окружающее его было сделано из хрусталя, в то время как на самом деле он был куда хрустальнее окружающего.

Итак, ни друг, ни брат не оставили своих дел ради меня хотя бы на осьмую свечи, отложив на потом разговоры о моем прошлом, здоровье и целях. Пожалуй, я оказался бы заурядным себялюбцем, если бы пожелал этого. В конце концов, что плохого, если они выросли непраздными людьми? И все же мне было обидно, как буднично мы увиделись.