Тополь цветет: Повести и рассказы

— Да… А в воскресенье уйду я с ребятишками в рощу! Тонька — тот, знаешь, лентяй, на руки будет проситься, вперед забегать, в лицо заглядывать: «На!» А Наташка сама побежит, да еще вприпрыжку, да на носочках! — и она тихо засмеялась, вообразив: как словно нечаянно, нет-нет да и ткнется остреньким плечиком девочка ей в бедро: «Я твой маленький чевелечек, а ты мой большой чевелечек, договорились?..»

Пух над мостом летел и летел, словно легкий пушистый снег, но не вниз, а все вверх и вверх. И улица вокруг, и дома, деревья и составы на путях, белостволая роща и люди виделись сквозь этот пух зыбко, весело, наполняя радостью и теплом.

1968

МОРСКОЙ ЧЕРТ

— Я — «Орден», я — «Орден», доброе утро! Идем в сторону Пицунды, к Гудаутам. Если будет что-либо хорошее, сообщим. Понял, понял!

Ванюшка, радист Иван Сергеевич, невысок ростом, неширок в плечах, но крепок, подобран и загорел круто — скулы и лоб отливают медью.

— Я — «Орден», я — «Орден», доброе утро! — он косит на меня веселым, морской синевой отдающим глазом, и я понимаю, что на судах, сбежавшихся под Гагру, у него полно дружков, на которых можно положиться.

— Ужас один, каждый выходит на свою волну, а все равно все узнают, где рыба! — смеется и капитан Кулеш, огромный и неуютный, как скалистый утес, обработанный солнцем и ветрами, как все капитаны в мире.

Капитан смеется утробно, словно бухает в пустую бочку, а хитрые глазки на грубом красном лице так и цепляют меня, так и толкают на что-то: соображаешь, дескать?

«Ладно уж, соображаю, — обещаю я размягченно, — очень вы оба мне чем-то симпатичны, погляжу только, как будете рыбу таскать — тоже, говорят, искусство».

Судно бежало по широкой солнечной дороге. Мы бежали — и дорога бежала, вплоть до мыса, вдающегося в море. Хребты гор, сдавившие Гагру, начинали отходить от берега, все еще дымчатые, с голубинкой; скалистые увалы вступали в воду, натянув на плечи лес. Утро разгоралось, но было свежо. Бурая, мелкая, рябая волна ровно отваливала от борта — шлеп, шму-хлысть, хлысть-шшу-у.

На соседнем сейнере уже «сушили» — вытягивали сеть из воды: в ячеях блестели фосфорические пузыри.

— А, одна медуза, — махнул рукой капитан и увел моего Сашу в машинное отделение.

С перегнутой клеенчатой тетрадью засела я на носу корабля, на закрытых брезентом сетях:

«ПТС — приемно-транспортный сейнер,

ОС-300 — океанский сейнер…»

Больше пока и записывать нечего.

Мне нравится взлетать, когда сейнер попадает поперек волны: вверх-вниз, вверх-вниз, шлеп, шлеп. Чем дальше от берега, тем зелень воды плотнее, гуще и белее пена за бортом.

Две недели в доме отдыха мы с мужем усердно отрабатывали виражи: купание — столовая — море — обед — пляж — столовая. И вдруг заело. Одни и те же довольные, со вкусом подпеченные лица и тела, одни и те же разговоры, как хороши на Черной речке цыплята табака и как блистательно в автобусах не дают сдачи. Прочитав в газете сообщение, что в Ростове центнерами принимают рыбу от судов, промышляющих под Гагрой, я замерла, как рыболов, приметивший дрогнувший поплавок. Жизненный раствор насыщался — вот-вот вытолкнет на газетную полосу. Я еще не знала содержания строк, но уже слышала ритм их.

Саша немедленно развил страшенную активность, потащил меня в правление Гагринского совхоза, оттуда на КП — зона есть зона, и вот мы — на рыболовецком корабле!

Ровно стучала машина, ровно шлепал носом о воду сейнер, а рыбы не было и не было.

Я отправилась в обход корабля, качаясь по узким желтым половицам палубы. С непривычки заносило в стороны, но я быстро приноровилась балансировать.

В капитанской каюте пахло соленой барабулей, которой Кулеш угощал поутру. От барабули, заеденной помидорами с луком, во рту до сих пор солоновато-сладкий привкус с дурманящим запашком. В машинном отделении мужчины все еще вели беседу о преимуществах отечественной техники — тут я вполне могла довериться Саше, его инженерская голова усвоит все с точностью. Меня же сейчас занимала рыба. Кажется, я всегда мечтала увидеть, как выгребают ее из моря: липко-тяжелую подвижную серебряную массу — добро, взятое людьми у природы. (Неизъяснимое волнение вызывали во мне бунты рыжей и золотой пшеницы, встававшие летом среди Украины или Сибири!) И я опять шла в рубку, где висел на стене почтенный металлический ящик — тоже достижение науки и техники — и показывал небольшие, единичные скопления рыбы.

Ванюшка — Иван Сергеевич ходил следом и объяснял:

— Эхолот типа «Окунь». Аппарат новый, очень экономичен — сама работа у него, да? А когда рыба появляется, очень четко работает, да? В чем смысл? Работает от аккумулятора, а не от машины, да?

Все-таки нам были рады на судне. Какое-никакое, а развлечение в ежедневном мотании по морю. Сашина длинная фигура, его ноги в шортах мелькали в рубке, появлялись из кубрика, маячили на корме среди матросов — похоже, это он нацеливался на очерк, а не я.