Тополя нашей юности

В последние дни перед поездкой отец вдруг заколебался. Акулина приходилась родственницей по линии матери, и на этой почве в семье возникла ссора.

— Не верю, что она одолжит денег! — кричал отец. — Три раза приезжала, столько добра ей дали, хоть бы посылочку в ответ… Живет без детей. Льда у нее зимой не выпросишь…

Мать колебалась. Не могла она поверить, чтобы тетка Акулина, родная кровь и семейная гордость, не помогла нам в трудную минуту. Отец, однако, смотрел на жизнь более трезво.

Из Алексеевичей в Чернигове тоже жил человек, не приходившийся нам родственником, но с которым отец вместе когда-то призывался в армию. В тот же вечер отец сходил в Алексеевичи и взял адрес Макара Кривоножки — так звали его знакомого.

И вот мы поехали. Боже мой, сколько впечатлений, волнений, незабываемых воспоминаний дала мне эта поездка! И сегодня, хотя минуло с того времени много лет, я до мелочей помню, как брали мы в железнодорожной кассе билет и садились в вагон, как ехал с нами в купе старый, морщинистый гармонист с деревянной ногой, игравший всю дорогу на ободранной гармони вальс «На сопках Маньчжурии», как проносились мимо окон вагона телеграфные столбы, разъезды, такие же, как и у нас, березняки и ельники. Я даже немного разочаровался: в вагоне и на станциях суетились такие же, как и в нашей деревне, люди, и ничего необычного я не заметил в их облике.

Чернигов открылся перед нами белокаменными высокими зданиями, бесконечными садами и парками, подернутыми первой осенней позолотой. Грохот, железный лязг, гудки автомобилей меня сразу оглушили. Мы приехали утром, могли бы сразу отправиться к тетке Акулине, но отец понимал, видимо, что значит для меня приезд в город. Он хотел, чтобы город мне понравился. Поэтому, хотя денег у нас было мало, отец отвел меня в столовую, заказал себе и мне по борщу и котлете, купил аж три бутылки ситро.

Отец как в воду смотрел: тетка Акулина встретила нас так, что хуже не придумаешь. Как только мы со своим неуклюжим деревянным чемоданом переступили порог ее выкрашенного в желтый цвет, под железной крышей дома, свет для нас померк. Мало сказать, что тетка приняла нас негостеприимно. Она смотрела на нас, как на врагов: поджала губы, надулась и, посадив на табуретки в застекленной веранде, даже не поинтересовавшись здоровьем матери и других наших родственников, зло гремела посудой на кухне.

Отец растерялся, как ребенок. Побледнел, слова не мог произнести.

Наконец, что-то пробормотав, он выбежал за дверь. Я остался один.

Через час тетка стала немного ласковее. Дала мне кружку компота и разрешила погулять по саду. Сад был такой же большой, как и дом с белыми наличниками, на деревьях еще висели антоновки и огромные груши, которых в своей деревне я никогда не видел. Но мне было не до яблок и не до любования красивым теткиным домом, наверное, из десяти комнат. Меня душили слезы. Первый раз в жизни видел я такую злую неблагодарность. Мы так искренне встречали тетку Акулину и так старались ей угодить. Почему же она все это забыла? Чем мы перед ней провинились?.. Ответа на эти вопросы, вставшие сами собой, я не находил.

К вечеру тетка немного опомнилась. Пришел с работы ее чернолицый муж, они о чем-то пошептались, и к тому времени, когда вернулся отец, стол на кухне был застлан белой скатертью, на нем появились кое-какие закуски и выпивка. Отец был, однако, неразговорчив, пил и ел мало.

Спать нам постелили в темной комнате: отцу на скрипящей деревянной кровати, мне — на кушетке.

О том, чтобы попросить взаймы денег, отец даже не заикнулся.

Назавтра мы встали на рассвете, когда тетка с дядькой еще храпели на своих пуховиках. Даже не умывшись, вышли во двор, затем на улицу.

— Не горюй, сын, — незнакомым, срывающимся голосом сказал отец. — Еще не перевелись на свете добрые люди. Макар Кривоножка обещал выручить. Сам займет денег и нам даст…

Мы заняли с отцом очередь возле магазина вдоль засаженной деревьями улицы и часа через три, когда город пробудился и загремел во всю мощь, достали на двоих десять метров красивого, в белую крапинку, миткаля и еще десять крепкого черного молескина.

В другой раз отец стал в очередь один — денег на двоих все равно не хватало.

В полдень с внушительными свертками под мышками мы пошли к тетке Акулине. Отец был веселый: тридцать метров миткаля и молескина — не шутка. Если бы еще купить пары три ботинок да хоть бы два ватника, то можно смело ехать домой.

Но нас поджидала неожиданность: теткин дом был заперт. Мы просидели долго — часа два, но никто не появлялся. В руках у отца вдруг оказался согнутый гвоздь, он им ковырнул раза два в замочной скважине, и дверь открылась. Отец выставил на стол банки с маслом, мешочки с грибами и ягодами. Улыбнувшись, достал из кармана кошелек и положил на стол скомканную десятку.

— Пускай пользуются, нэпманы проклятые…

Тем же согнутым гвоздем отец запер дверь, и мы пошли ночевать к Макару Кривоножке.

1969

ВАСИЛЬКИ ВО РЖИ

Перевод Р. Ветошкиной