Тополя нашей юности

Корреспондент достал из полевой сумки блокнот, кое-что записывает. Он уже знает, что девушку зовут Валей, фамилия Шаповалова, она окончила — легко сказать — Тимирязевку и второй год работает здесь. Полноватую фигуру облегает летнее, в синюю полоску платье, лицо круглое, живое, с мягкими, приятными чертами. То, что девушка сама вызвалась показать ржаное поле, для корреспондента — новость. Такое в его практике впервые.

Тропинка вывела на полевую, изрытую колесами тракторов дорогу. Кое-где на обочине рожь немного примята, спутана. Девушка по-прежнему идет впереди, подбрасывая носками брезентовых, на низком каблуке туфель комочки высохшей земли.

— Сколько давали норму высева? — спрашивает корреспондент.

— Центнер восемьдесят. — Агроном на миг окинула Шпачека взглядом, затаив в уголках губ улыбку. — Но это расчетная норма. Не мы же сеяли — колхоз. Мы только вспахали, забороновали. Но урожай будет…

Впрочем, она разговорчивая, совсем не старается выставить заслуги МТС или свои. Словно вызывает его, корреспондента, на откровенность.

Володя чувствует, что надо изменить тон разговора, выбиться из колеи официальности. Но не может. Он во власти прошлого. Железнодорожный путь они переходили в темноте. В новеньких шинелях, но в полинявших, местами даже сожженных дезинфекцией шапках. Бурые пятна были почти на каждой…

— Сколько заложили удобрений? — спрашивает снова корреспондент.

«Мешок он, что ли? — думает девушка. — Как заведенный. Не скажет слова по-человечески. А с виду, кажется, ничего…»

Солнце висит над головой. Но не жарко. По небу плывут легкие, белые облачка. Лицо обдало приятным холодком, еле слышно зашелестела рожь. Там, посредине зеленого разлива, от дуновения ветра рожь прогибается всей лавиной, и впечатление такое, что по полю катятся настоящие волны.

— Здесь опытный участок, — отвечает агроном. — Шестьдесят гектаров. Минеральных удобрений дали много. По пять центнеров суперфосфата, по три — калийной соли. В колхозах транспорта мало, и удобрения лежали на станции с весны под открытым небом… Нас даже в газете критиковали, в вашей… Так мы их сюда. На свою ответственность. Там, возле деревни, — сами увидите — рожь похуже…

«Там, возле деревни!..» Володя посмотрел на серую гряду хат, которые отчетливо выделялись среди сплошной зелени, и сердце у него защемило. Деревня была позже. Сюда они отступили. А сначала лежали на болоте, в ржавой воде. За деревней еще километров пять… Как раз началась оттепель. Кашляли почти все. Раненые стонали и кашляли…

— Так вы же за натуроплату весь урожай возьмете, — сказал корреспондент. — Пахали, разбрасывали удобрения, бороновали…

«Он какой-то казенный, — думала девушка. — Боже, до чего же бывают на свете скучные люди! Видимо, во все времена был примерным мальчиком. За партой сидел не шевелясь, слушал учителя. Учился на четверки, потому что всегда зубрил. Дома слушался папу и маму. Ни разу не порвал штанов… А лицо у него хорошее. Какой обманчивой может быть внешность…»

— По-вашему, лучше, чтобы поле пустовало? МТС все делает в колхозах. Тягловой силы раз-два, и обчелся…

…Возле деревни они окопались на кладбище. Вон то кладбище. Ни сосен, ни березы с аистовым гнездом нет. Окопчик делали в промежутках между крестами. Потом кресты сожгли, чтобы согреться. Сосны и березу, видимо, спилили позже. После него. Были хорошим ориентиром для немцев…

— МТС часто гонится за гектарами условной пахоты, — сказал корреспондент.

«Зачем я с ним пошла?.. Будет нудить до скончания света. Неужели сам не знает, что без трактора здесь бы все мхом поросло? Человек-циркуляр. Говорит словами из передовицы своей газеты…»

— Мы не успеваем выполнить план и по условной пахоте. Тракторы изношенные, запчастей нет. Думаете, можно что-то достать? За баббитом в Москву посылали…

…Петю Дикуна убило здесь, на кладбище. Был с двадцать шестого года. Двадцать шестой еще не призывали, и Петя считал, что его отпустят. Некоторых отпустили. Но он был пулеметчиком, его, Володи, вторым номером… Росли на одной улице. В детстве Петя ударил его по голове железным прутом. За колесико от дверей вагона. А на войне был тихим, покорным. От холода и плохого питания его лицо заросло каким-то белым пухом. Петин отец и теперь, где ни встретит, спрашивает: «Он хоть недолго мучился?»…

— Скажите, севооборот здесь введен?

«Что ты знаешь об агротехнике? Выучил слова и долбишь, как дятел. Какой там севооборот, если засевается на пустой земле. Хорошо еще, что прошел дождь. А то не собрали бы и соломы, как в сорок шестом…»

— Вводим, — ответил агроном. — Но, знаете, много трудностей. Поля небольшие, разбросанные. Довольны, что добились трехполья, ибо и двуполье есть…

…Его ранило на тринадцатый день. Он даже хотел, чтобы ранило. Последние три дня не было никакой доставки. Самое страшное — голод. И еще холод. Промозглая, мокрая слякоть. Фетисов, второй номер, который сменил Петю, притащил лошадиную ногу…

— Может, какие-нибудь передовые методы применяете? Рядковый сев, прореживание посевов или что-то другое?..