Тоска по Лондону

Это и есть вид. И кто-то должен сказать, что такова наша жизнь, мэтр. Что таков мир. Таков человек, наконец. Кто-то должен. Независимо от эстетической стороны.

Ну и позволь это сделать кому-то! Почему за это берешься ты? Почему опять — ты?

Да, действительно, почему опять — я? Почему всегда — я?

О, я несчастный!

ГЛАВА 22. ПОСИДЕЛКИ

Круглый столик на двоих, пластиковое покрытие, на столике стаканы, пиво и пачка сигарет. Столик под открытым небом во внутреннем дворике знаменитого на всю Галицию здания, откуда не какие-нибудь, а сибирские дали видны и даже левый берег Стикса. Пиво здешнее, жигулевское, а «Мальборо» настоящее. Пей, кури и беседуй. Но я ни к чему не прикасаюсь и беседы не веду, хотя партнер подобран по всем статьям — не какой-нибудь спортивного вида молодец, а гнилой интеллигент, весь из себя смущенный. Говорит о книгах, изумил меня неслыханной цитатой из Фомы Аквинского. Что нас ждет? Что за примета, если интеллектуалы по своей охоте идут в охранку? Сутулый, вялый, лоб с залысинами, складки у губ, мешки под глазами, а в глазах усталый вопрос.

Исповедь меня не удивила, начинаю уже привыкать, что палачи исповедуются передо мной, но едва не рассмеялся от знакомых слов: моя жена, она святая, я ее недостоин… Я его успокаивал, уверял, что святые не святы, и он достоин. Он не соглашался. Вы просто предпочитаете, чтобы было наоборот, чтобы она грешила и каялась, а вы бы ее презирали в своей недосягаемой чистоте? Да, страстно сказал он. А зачем, с подлинным любопытством спросил я. Мало ли что бывает, в таком неожиданном месте вдруг да и получу ответ на вопрос — зачем нужно чувство превосходства над человеком, которого якобы любишь (согласно заявлению).

Чуда не произошло. Надо! — сказал он. Женитесь на проститутке, сказал я, в России так делали, чтобы искупить грехи и на фоне чужой греховности затушевать собственную. — Эта борьба меня изломала! — Такова жизнь, каждый несет крест своей личности. Недостойно сваливать ношу на ближнего. — Разве ближний не для того, чтобы разделить ношу? — Добровольно, сударь, только добровольно, а если ноша не разделена, значит, вы нашли не того человека для данной работы. — Но я люблю ее! (Ну куда деться от этого вопля?) — Для такой задачи нет решения, сказал я. — У вас должно быть решение, сказал он, вы учитель жизни. (Учитель! Ну-ну…) — Но умение жить заключается прежде всего в умении задавать вопросы себе. — Какие вопросы? — Разные. Те, что вы задаете учителям. — А нельзя наоборот — не задавать себе никаких вопросов? Можно и так, согласился я, кто к чему склонен.

Как же вы посоветуете мне реализовать вашу мудрость?

Молодой, горячий. И завел я его с полуоборота…

Это просто, сказал я. Насчет жены не тревожьтесь, она не глупее вас, не святая и не обязана ею быть. Что вы не достойны ее — это, впрочем, верно…

Вы в курсе нашей проблемы? — Глаза его стали воровато косить. Они тут напуганы, нередко имеют дело с ясновидящими, сами к таковым не принадлежа по причине замусоренности душ…

В общих чертах, сказал я.

И как же нам быть, нервно спросил он.

Присядьте к ней на постель в ночной сорочке и расскажите все без утайки. Сумеете быть искренним — решится ваша проблема. Не сумеете (извините!

Вы мне даете рецепт типа Насреддина — сидя в мешке, не думать про обезьяну, сказал он. Сами-то вы нашли выход из положения, почему бы не поделиться опытом?

Ага, приехали к Анне… Ну, дитя мое, это мы прикончим…

Вот вы ловите меня на живца, на себя самого, то есть, и не подозреваете, что платить придется куда дороже, чем планируете. Чем платить? Подите к черту, заорал я, торгуете вразнос и собой, и женой, ничто не свято, лишь бы отличиться перед начальством, холуй!

Вы, старый дегенерат!.. Побелев, он давил в пепельнице окурок. У вас еще будет время пожалеть, что вы родились на свет!

Ага, время будет… Это важно. А жалеть или не жалеть — мое дело.

Уже жалею, поскольку беседую с такой мразью. Переходите к сути, меня от вас тошнит. И еще рекомендую вам обратиться в диспансер на ул. Матюшенко, там специалисты, покаетесь, а они вас научат, даже на пальчиках покажут.

Он захлебывается от злобы. И, уже не скрывая ее, задает серию вопросов. Некоторые повторяют те, что недавно задавал Сокира. И я отвечаю иначе. Не противоположное, но чуть другое. Пусть сравнивают. Резон мне самому неясен. Пруденция!

Нам известно, говорит он с ехидной грустинкой, что не одна тоска по родине привела вас обратно, что есть у вас и конкретные задания, и вы вполне успешно приступили к их осуществлению. Ну, ребята, сказал я, вам придется попотеть, чтобы состряпать из меня дельце. А вы нам поможете, осклабился он.

Если ему дана инструкция или вообще существует инструкция относительно меня, то сделать уже ничего нельзя. Ни исправить, ни испортить. Но если они находятся на стадии формирования инструкции… или запугивают меня… или вербуют… Если они все еще меня вербуют!..