Тоска по Лондону

— Как бы так сказать, чтоб не обидеть… No matter what you do, полковник, you are not going to survive. None of us, human beings. So, the only concern we should have is taking a damn good care of our souls. И в этом плане, милейший, неизвестно, кто из нас будет выглядеть лучше на краю ойкумены или, как вы выражаетесь, когда дойдет до дела.

Его перекосило. Ну, это я умею. Мне бы таким быть сладким, каким умею быть едким…

Потом пошла тягомотина. О текущем моменте, о национальных предрассудках и о том незначительном по длительности, хотя и интенсивном по усилиям времени, когда их якобы корчевали. На самом деле их насаждали, но что толку ему об этом говорить. Да и предмет не из легких, как я убедился в странствиях, одних Англии с Шотландией мне по уши… Но что-то отвечать нужно было. Я напомнил об Индии, которая говоря на одном языке, на английском, накопила в этой стране гуманистической традиции противоречия, чреватые Гангами крови. Так же и русский язык не столько соединяет, сколько позволяет украинцам и татарам говорить вам в лицо то, что вы заслужили.

Поговорят и перестанут, сказал он. Индия слабый пример. Мы не пришельцы, мы родные. Реформы и фактор времени сделают дело.

С реформами вы крепко опоздали, сказал я, а фактору времени не дали сработать. Фактор времени — если вырастить пять-десять законопослушных поколений, уча их не пролить не капли крови, уважать чужое мнение и не считать, сколько героев и академиков вышло из каждой национальности.

Пять поколений, прищурился он, долго.

Ну да, хочется все видеть при жизни… А помните, Моисей не был допущен со своим народом в землю обетованную. Это не пустой намек в старой мудрой книге. В свободу не прыгнешь из рабства, до нее дорасти надо. Вы не получите полноценного младенца за месяц, если соберете девять беременных женщин.

Наука даст средства, сощурился он.

Эти словопрения пора было кончать, я ждал только повода. Повод он дал, употребив слово средства.

Ага, средства оправдываются целью… Сколько лет вашим детям?

K нашему разговору это отношения не имеет.

Я раскладываю перед вами свою требуху и не спрашиваю, какое это имеет отношение. А вы показываете рога, едва я справляюсь о возрасте ваших детей, сказал я и встал.

Это была заявка на получение кассеты.

Простите, сказал он, шестнадцать и двадцать один.

Девочка и мальчик? Он кивнул. Вы говорите, они перечитывают мои книги? Попросите их, они вам покажут место, где персонаж, которого мне бы хотелось отождествить с собой, если бы я смел, кричит: «Цель не оправдывает средства!» И вообще, извините, мне пора.

Тут он и рассыпался в заверениях.

Что же их интересует? Я дилетант во всем. Профессионал я лишь в сострадании. Из таких можно сделать наилучших сексотов и подкладывать их самым высокопоставленным людям. В какую щель хотят они сунуть меня в качестве трансмиттера? Почему не останавливает их бесплодность прошлых попыток?

И еще: этот фрукт рассуждает о путях и средствах так, словно у них и впрямь в запасе вечность. Блефует или действительно не понимает, что они разваливаются?

Знобит. Ну знобит и все тут. Неужели заболеваю? Если, конечно, это не нервное. Потому что всеми рассуждениями я только то и делаю, что глушу опасения. Деятельности моей было вдоволь, и в провокаторах по-прежнему нет недостатка.

Что, в самом деле, я знаю о Балалайке? Вот он поставил крест на сотрудничестве, тем паче что принят почин не принимать более починов. Что бы ему теперь заложить коллегу и заработать на нем испытанным способом? Дескать, не удалось поймать рыбку — хоть воды напьюсь.

Так он несомненно и сделал.

Это, впрочем, не так страшно.

А вот можно ли поручиться, что Рыбник не ведет двойную игру перестраховки ради? Он из таких, из перестраховщиков. И он не брезглив, это-то мне известно, разве сколотишь состояние иначе…

Но и это еще не страшно, я ничем с ним не делился. Он знает лишь о встрече. Ни места, ни хода переговоров, ни — наипаче! — примет участников. Так что и здесь я в порядке.

А если в машине было третье подслушивающее устройство… Это, кстати, может служить косвенным объяснением той чести, коей я удостоен — беседовать с самим начальником отдела Пауком. Если Сека переводят в другую область на повышение, летит кувырком дознание по делу ЛД и остальное. Накрывается к такой-сякой маме главный замысел — захоронение оставшегося пепла и сооружение хоть бедненького мемориала над страшной свалкой.

Но что я могу? Лишь ускорить темп. Ни слова Рыбнику. Никаких контактов с Балалайкой. Бравада перед клешнями Паука. Кстати, из бесед с ним, как он ни хитер, можно примерно очертить, что они знают, а что хотели бы узнать.

А в данный момент главное — отсечь Анну с Мироном. Притом немедленно.

Обожди, что-то еще, что-то еще…

Что?

Паук… Я уже слышал это имя!

Где?

Проклятый склероз… Как мне, старому, тягаться с ними…

При ограниченности твоих контактов, приятель, не так уж много мест, где произносились имена косоглазиков. Думай!

Если б умел… Цены бы мне не было. Не только не знаю, как это делается, но и знать не желаю.