Тоска по Лондону

В кабинет Первого вошли сходу, даже не сбавив шагу. Он встал из-за стола и направился ко мне с протянутой рукой, говоря: так вот он какой у нас! вот он у нас какой! Здравствуйте, да, я такой, сказал я, не протягивая руки. Здравствуйте, здравствуйте, сказал он бесцеремонно разглядывая меня, словно обезьяну в клетке.

Я вас откуда-то знаю, сказал я и отошел резко, словно отпрянул. Вряд ли мы встречались, сказал он, я был назначен сюда уже после вашего бегства в Америку.

Вот и начались военные действия. И теперь все просто…

Да, верно, как это я запамятовал, вас назначили сюда, а спустя три года мой Лучший Друг угодил в тюрьму. Вы ведь были знакомы, не так ли? Нет, сказал Первый, после незначительной паузы, мы не были знакомы. Как долго? Что — как долго? Как долго вы не были знакомы, повторил я, уже не скрывая раздражения. Так вы и впрямь сумасшедший, весело сказал он, хоть пишете складно. Да, сказал я, об этом имеются соответствующие записи. Но имеются также записи о том, что вы и впрямь жулик.

Он повернулся и пошел за свой стол. В окоп. В траншею. Сек наблюдал за нами, лицо его ничего не выражало. Первый встал за стол, очки блестели, в голосе звнел металл. Рад сообщить, что нам недолго работать вместе, сказал он, на вас есть запрос из столицы. Работать нам действительно недолго, но по другой причине, сказал я. Я вас оставлю на минуту, сказал Сек, нет, мгновенно перебил я, прошу вас быть свидетелем разговора, я заявляю официальный протест по поводу нарушения законности и требую немедленного пересмотра уголовного дела моего Лучшего Друга. Это все, я ухожу, но вас, товарищ второй секретарь, прошу быть осмотрительным в дальнейшей беседе. Вас попытаются вовлечь и сделать соучастником грязного или даже мокрого дела.

Жду, стоя за деревом, чуть в сторонке от машины. Десять минут, не больше, потом перехожу на нелегальное положение. Впрочем, невероятно, чтобы Первый начал действовать так споро. Бояться? Меня? Полно! До него еще не дошло, он и сейчас сделает вид, будто ничего не случилось и скорее всего отвлечет Сека каким-нибудь второстепенным заданием.

Десять минут спустя Сек присоединяется ко мне. Ну, ты даешь, сказал он, втискиваясь за руль. Да, даю. Мелко это выглядело, увидели друг друга и сцепились. Ага, вот, значит, как Первый ему это представил — интуитивной неприязнью. Неглупо, выигрывает время.

Значительные события как правило выглядят мелко, сказал я, современники не знают причин и не прозревают последствий.

Каких последствий ты от этого ждешь?

Что ему объяснять… Он не вываривался в двух мирах, он только теоретически знает, что миги неповторимы, что их надо хватать горяченькими, иначе они схватят тебя. Я был бы последним идиотом, если бы упустил этот единственный миг. Доверился интуиции, и она меня не подвела, теперь знаю это наверное.

Было так:

В предыдущих сессиях с Сокирой и в логове Паука ни одна сколько-нибудь близкая мне личность вниманием обойдена не была, статус каждой был обсужден и выяснен вполне — кроме ЛД. Он единственный остался не удостоен ни единого вопроса. Как они просчитались, не знаю. Но мне эта фигура умолчания на многое раскрыла глаза.

А как еще прикажете толковать? Мой лучший друг сидит, молчит, как заклятый, — и тюремщики молчат! При первом допросе ни слова о частном расследовании, а уж данных о моей активности у них довольно и от Балалайки, и из колонии строгого режима. Думаю, и выбитое стекло в квартире у Жучилиной подруги вошло в мое досье, как лыко в строку. И обо всей этой возмутительной активности ни слова? Да что же там такое? Не значит ли это, что я на опасном пути — на верном пути?

И только при собеседовании в больнице вопрос. Но как? Вроде не столько об ЛД, сколько о Балалайке. Словно лишь в связи с присущей мне конспиративной манерой деятельности. Между тем, я не ошибусь, если на дело ЛД укажу как на главный интерес, а на украинское дело лишь как на способ шантажировать меня в связи с этим главным. Что им теперь держава… Свои будущие компании и кадры спасать надо.

Ах какой молодец! Полез голыми руками в огонь — и достал! Потому что неожиданно. Один был неповторимый миг — и я не упустил его. Один внезапный укол, один вопрос-ловушка — и он защелкнулся, словно капкан. Это слепой бы увидел. Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Ведь ничегошеньки же не было! Ни единого звена! Логически — глухо! Голая пруденция. Пруденция!

Это миллионное дело. Да что — миллионное… Миллиардное. Первый в нем вымазан по уши. Многие. Неужто и Сек? Тогда…

Поехали, сказал я, да поживее. Куда? Подальше отсюда. Если поручено меня пришить, то прямо туда. Желательно на природу, под открытое небо, в какой-нибудь лесок.

Он промолчал и тронул машину. У моего дома остановил.

Мелко, тогда только сказал я, ни черта, значит, ты не понял… и после моего ухода дал себя облапошить…

Не дал, сказал он, я ответил, что мне нужно ознакомиться с делом.

Ты думаешь, ЛД наказан по заслугам, спросил я.

Мне надо ознакомиться с делом, повторил он.

Что же ты до сих пор не ознакомился, властитель судеб людских, с горечью сказал я.