Тоска по Лондону

Он улыбнулся: чудак, знаешь, сколько подобных дел, сколько злоупотреблений и просто ошибок, разве всем поможешь, руки не доходят. Да еще и года нет, как я на этой должности. Если бы не ты, я об этом и не узнал бы.

Есть у тебя верный человек, спросил я, желательно, бывший военнослужащий, еще лучше из тех, кто воевал в Мандее. Есть. Поехали к нему, познакомь нас и не расставайся с ним ни днем, ни ночью, если не хочешь осиротить дочь и жену. Пока не хочу, ухмыльнулся он. Тогда — ходу. А с делом ознакомься до заката, там сотня страниц. И только в присутствии мандейца, понял? И домой меня не отвози, а я скажу куда. Понял, ответил Сек, бу сде!

Но это еще не полдела и не четверть.

Ребята эти чересчур сильны. Всерьез меня, может, и принимают, но — до известной степени. Стремительных маневров не ждут, до сих пор стремительными маневрами я себя не прославил. K тому же их много, им все надо согласовать друг с другом, по крайней мере, головной банде. Громоздкая машина. Я же — вот он весь, командный блок, он же исполнительный механизм. Компактно. Коммуникации минимальны. Приказал — исполнил. K тому же у меня лучшие в мире наставники и советники — стратеги и тактики. Среди них любимый Наполеоша. Концентрируем силы на одном направлении и, пока враги не успели состыковаться, наносим удар неожиданный и сокрушительный: рррраз!!!..

Загорелый и мужественный Завгар, жуткий противник, и нервы у него, как троса, и светлые глаза с прищуром, и дверь в любой кабинет он отворяет, повернув голову не в сторону владыки, а, наоборот, в приемную, и входит, словно к себе в спальню, и весь он, мускулистый подонок, в связях и в сотрудниках Косого Глаза, и бабам его счету нет, да он их и по именам не знал, когда имел, и я у него вот где… И надо к нему идти. С кем? Не с Мандарином же. Мандарин разнервничается, раскричится, и получится все мелко и некрасиво — и это на пороге гибели…

Между тем, главное сейчас — не растерять достоинства. На этом на одном надо сосредоточить все — достоинство, достоинство! — сколько соберу. Уверенность в правоте, она одна способна хоть сколько-нибудь служить мне щитом.

Но нет — так нет, и без щита пойду.

Боже, на что иду…

Пересек площадь у театра с памятником Шакалу. Когда-то здесь отдыхал после горячих заводских деньков и набирался сил. Дни Шакала сочтены, но пока еще он по-прежнему заслоняет фасад театра и тянет ручонку указующим жестом. Вокруг пусто, я один на скамье. Да-да, Шакал, только вперед. Твой напыщенный жест смешон мне, знающему о тебе столько, сколько знаю. Но сейчас не до смеха. Я втянут. Успел-таки ввязаться в драку, теперь уж не закричишь — отдайте игрушки… Только и остается, что — вперед.

Так мы втягиваемся в драки — единым словом…

А ведь еще час назад ничто мне не грозило. Всего час… Хотел бы вернуться в исходную точку? Или повторил бы все сначала?

Хотел бы вернуться. Повторил бы сначала. Встали. Пошли.

А пойду с Цезарями. С обоими. Эти меня не бросят. И выдержки им не занимать.

Когда я кончил, Завгар посмотрел на меня с интересом. Все идеалы забыть не можешь, сказал он и взял телефонную трубку. Я не шелохнулся. Он пристально глядел на меня и тянулся к диску. Давай-давай, ободряюще подмигнул я, с кем беседовать станешь? И что выяснишь? Подставишь себя под удар, холуй, вместо того, чтобы помочь следствию и выгородить местечко…

А где гарантии, спросил он.

Ave, Сeasar, morituri te salutant!

Гарантии? Скажи спасибо, что я здесь. Гарантия, что загремишь с ними, если будешь продолжать их игру. Они уже в прошедшем, это так же точно, как то, что я здесь перед тобой в костюме, а не в роли Городского Сумасшедшего.

Это был точный ход. Он швырнул трубку и выругался.

Ну, сказал я и встал. Надо сохранить свободу, пока этот хлюст растерян, пока не приковал меня наручником и не пошел таскать из кабинета в кабинет, поднимаясь все выше, до самого верха… пока такая мысль не пришла ему в голову…

Что, струсил? Уйти мало. Уйти надо не с пустыми руками. Или ты здесь, чтобы отбыть номер? Вспомни его в пору, когда работали на Гошу, ты в составе мозгового треста, а он в роли исполнителя деликатных заданий. Он и тогда вел себя, как магараджа, этот грязный порученец, у него на совести не одно дельце…

Вечная злоба завистника на чужую удачу — надо же уродиться таким уродом, без единого комплекса! — взорвалась во мне и застлала глаза. Вы, не понимающие, как люди бросаются на амбразуры, вам не случалось впадать в ярость?

Я шагнул к нему. Цезари сдержали мой голос, готовый сорваться на крик. О, это своевременное неистовство, но он почует и так…

Имя, тихо сказал я, имя того, кто был над тобой непосредственно, вот все, что требуется. Мне надо посоветоваться, угрюмо сказал он. Не будь глупцом, сказал я. Завтра, сказал он. Завтра станет поздно, чуть не вырвалось у меня. Удержал. Я позвоню, сказал я и вышел: теперь промедление было смерти подобно.