Я спал? Вряд ли это можно назвать сном. Я словно клюнул носом и очнулся. Глупо тратить время.
С детства мое тело пугало меня сигналами. Колотье, задыхания, замирания сердца… Жизнь оказалась прожита вспять. Тот ужас небытия, сотрясающий, диктующий поступки, который приходит, когда люди пристально глядят в зеркало и мысленно определяют сроки, он выпал на мою юность. Необходимость умереть хотя бы и в неопределенном будущем приводила разум на грань срыва, единичный перебой сердца казался концом. Теперь перспектива вполне ясна, и день мой — век мой, но я притерпелся к телу и так стал равнодушен к его воплям, что на кофепитии с Балалайкой даже весьма скверные перебои не испугали, а рассердили: вот еще докука! И нате вам, именно теперь — пожалте, выбирайтесь вон. Хоть не так тело ново и удобно, как было когда-то, зато привычно и все еще могло бы служить убежищем моей одинокой душе…
Бесшумно отворилась дверь, в нее протиснулся маленький лысый толстяк с умными черными глазками. Он переступил порог, и дверь за ним плотно прикрылась, из чего я понял, что толстяк водворен для беседы. Он огляделся на дверь, скорчил гримасу и подмигнул — неплохое начало для знакомства в застенке, где улыбается лишь смерть. На толстяке был черный гольф, серый костюм, американские башмаки — не такая уж редкость в наше время. Но главное, конечно, перстень с могендовидом.
— Послушайте, — сказал он, — я читал ваши книги и знаю, что вы неглупы, хотя в избытке ума я вас, извините, обвинять тоже не стану — исключительно по результатам. Без обид, лады? Что это вы затеяли играть с шулерами — вы, карт в руках не державший? Обштопают ведь. А ставка уже не жизнь, это бы куда ни шло, ставка — смерть. Они как на духу в курсе ваших самоубийственных настроений. Без обид, лады? Говорю, что думаю. И состряпают вам такое, от чего волосы на всем теле дыбом встанут.
— Вы пришли с поручением попугать? — спросил я, тщательным произношением компенсируя дефицит зубов.
— Да бросьте! Думаете, если будете хорошо держаться, они к вам проникнутся? Времена рыцарства миновали.
— Значит, пора их возрождать. А почему вы говорите — они, они? Разве вы — не они? Без обид, лады? Говорю, что думаю.
Благодушие сошло с лица толстяка.
— А вы та еще заноза. Нет, я не они. Я консультант МИДа.
— МИД во Львове?! Вот почему консультантов МИДа терпеть не мог, чуяло мое сердце…
— Бросьте! — сказал он. — Мы же были знакомы…
— Не помню. Это не играет роли.
— А что играет роль, странный вы человек?
— Послушайте, вы же видите, как я плямкаю, уходите к чертовой матери, не вовлекайте меня в болтовню.
— Как вас не вовлекать, когда даже меня вовлекли? Да я до смерти себе не прощу, если не сумею…
— Не сумеете. Убирайтесь.
— Вы, оказывается, и в жизни такой, как в книгах, — занудный и принципиальный дидактик.
— Разве это жизнь? — ухмыльнулся я, но тут меня кольнуло: — Я дидактик в книгах? В каких это?
Ты-то знаешь, Эвент: единственная книга, в которой я дидактик, — это туалетная рукопись, еще и не книга. Как, и ты считаешь, что в этом чтиве много наставлений? Ведь подведение же итогов!
— Во всех! Вы не показываете факты, вы их навязываете.
— Факты навязчивы, — сказал я, успокаиваясь, — и неотступны. Но ваш любимый автор — если, конечно, есть у вас такой помимо Государственного Казначейства, — безусловно пишет иначе.
— Хотите меня обидеть, но я не обижусь, не в том вы положении, чтобы на вас обижаться…
— Это верно, я в положении, чтобы меня обижать.
— Я? Вас?
— Вы меня. Критикуете мой стиль в камере пыток. Вряд ли у меня будет возможность учесть вашу критику.
— Для того я и пришел, чтобы у вас появилась возможеость.
— Сколько это стоит? — Он развел руками и огляделся. — Вы и впрямь пришли мне помочь?
— Ну конечно, — с мукой нечистой совести простонал он.
— Тогда оставьте перочинный нож и уходите.
Начиная всхлипывать, он стал рыться в карманах, извлек ключи, лихорадочно отцепил от кольца ножик-брелок с полмизинца, и я понял, что эксперт-негоциант свершает деяние жизни, рискуя уже не только карьерой, но даже, быть может, счетом в банке. Также я понял, что их и такой вариант устроит. Они запугали беднягу описанием предстоящих мне процедур, и, протягивая мне этот пахнущий яблоком и наверняка тупой ножик, он действует не по инструкции. На что они и рассчитывают.
— Спасибо, — сказал я, — на пороге вы вернули мне веру в людей. Не надо, мы не должны делать этого и освобождать мерзавцев от ответственности. Я вспомнил, мы дерябнули с вами на приеме в обществе Знание, да? Идите с Богом.
Лицо его искривилось, он повернулся и стал неистово молотить в дверь, она открылась, закрылась, и из коридора донесся его вопль.
Нервишки стали у людей! Эдак и сам завопишь…
Деликатно стучу. Попить бы впрок.
Тишина. Выпровоживают посла.
Что ж, пора досказать себе недосказанные истории. Не из своей жизни, этого-то и стремлюсь избежать…