Тоска по Лондону

Сек несомненно прибудет куда следует.

Моя Цирцея вне этого, она просто украсила последний парад.

Первозванный в неизвестности.

Сокиру выгонят на пенсию, давно пора.

А моя семья в Америке.

ЛД на допросах сумеет вести себя умнее. Гробовым молчанием он заработал такую репутацию, что Первый, пожалуй, использует его в качестве свидетеля защиты. И наступит отмщение. Узнав о моей смерти, ЛД пойдет в штыковую.

Прощай, старина, неудачливый Бомарше, горький агент Косого Глаза. Там встретимся. Собой охлажу тебе место на сковородке.

Александр Сергеич, прости, что пнул тебя тогда. Нет, не говори, не должен был, вся жизнь моя прошла под твоим солнцем и с завещанным тобою языком. На кого наорешь, как не на родного человечка, такого, как сам, беглеца в обитель дальнюю. Оплошал я с Косым Глазом, ненависть к ним оказалась сильнее любви к себе. Вежливости не хватило.

Полно, сказал АС, на вежливости далеко с ними не уедешь.

Зато на хамстве улетишь, вслух сказал я.

Но расхрабрился-то, слова какие говорил! Так мы достигаем идеала — путем последовательных приближений.

Боже, что я себе учинил… Злейший враг не придумал бы мне хулшего конца.

Ну, по твоей же доктрине жизнь, отданная за любую идею, уже не бессмысленна.

Да, но боюсь, что против неестественного человека воспитают законченное чудовище, не испытывающее даже потребности мыслить, и это будет конец света.

Если б только могла дорогая моя
плыть со мной на одном корабле…
Дорогая моя, если б только могла…
Правильно ли я поступил, уехав?

Сбежав, не дал отношениям завершиться. Не видел конца. Ты вправе упрекнуть меня: отношения могли повернуться к лучшему.

А если к худшему? Это пугало. Бежал, чтобы сохранить любовь, главную ценность жизни. Повернись отношения к ненависти — какая уж тут любовь…

Получилось, что жизнь прожил с постоянной мыслью о тебе. В бесконечных внутренних спорах. Все старался что-то доказать. А теперь — чуть ли не здесь, в застенке — понял, что доказать ничего в жизни нельзя. Любить надо.

О моей любви расскажет когда-нибудь рукопись, найденная под унитазом.

Давай простимся. Пришло время.

Помнишь ли ты, как улыбалось нам счастье?

А что такое — счастье?

Счастье — когда задаешь себе такой глупый вопрос. Могу на него ответить, но в негативных категориях: счастье — это нечто, без чего мы приходим в состояние, подобное моему. По большей части оно состоит из любви.

Ты меня любила? Как там, разобралась за океаном? Или мало в океане воды и Лету пересечь надо, чтобы все стало на места? Нужна ли еще одна жизнь, чтобы разобраться в предыдущей?

Еще одна жизнь на оценку… Это то, что зовут адом.

Конечно, я оплошал. Но есть граница, до нее можно отступать, дальше отступать не должно. Не то, чтобы недостойно, просто бесполезно. Разве думаешь о достоинстве, когда любишь… Выпал миг, я решил, что отступать некуда. Не думал тогда, что рад бы жить собакой — лишь бы рядом с тобой. Принимаешь решение, оно кажется единственно верным, а потом обнаруживаешь себя в норе в непоправимом одиночестве…

Все, подбери сопли, прощаться так прощаться.

Если бы меня спросили, что было главное в жизни, ради чего стоило мучаться так долго сознанием несовершенств своих и мира и неспособности поправить хоть малость… Скоро спросят, и я отвечу: ты. Спасибо за все. И за страдание. Только оно и делает нас людьми.

В беспощадной оппозиции, которую ты противопоставила моей любви, был, очевидно, свой смысл. Хотя бы рукопись, хранимая под унитазом. Что, кроме любви, могло осветить ее страницы? Дружба с ЛД? Несравнимые вещи.

А сейчас постараюсь уснуть. Да, вот так просто. Вовсе это и не глупо, во сне мы обращаемся в душу. Разуть они меня не разули, и таблетки у меня еще есть.

Прощай. Не поминай лихом.

ГЛАВА 36. ПОБЕДА!

22 июня началась Великая Отечественная война.

Мы не знали ни что она будет Великая, ни что Отечественная. Не знали потому, что титская власть знать этого не желала и народу не велела. Народ был умнее правительства? Народ был бессилен!

14 июня было опубликовано знаменитое опровержение ТАСС.

Более слюнявого позора не знала дипломатия от сотворения мира. Этого не смыть. Другую сторону и упрекнуть не в чем, она хранила молчание. Истолковать его дружественно мог лишь тот, кого вообще нельзя было допускать к толкованию.

Если ты, генацвале, задумал опровержение как зондаж, используй же результат! Поставь пограничные округа в оборону. Объяви готовность. Этим ты еще можешь заставить врага призадуматься. У тебя столько предупреждений!

Тщетно. Убаюканная правительством страна проспала начало.

Ночью нас бомбили. Я спал. Проснулся, и моя добрая бабушка сказала: «Война…» Было воскресенье, яркий солнечный день, по радио передавали песни. Я прослушал репертуар самых бодрых в мире песен и самых фанфарных маршей, этого хватило на всю войну, еще и на теперь осталось. Если завтра война если завтра в поход в труде не уступят в бою не отступят такие ребята как я!