Тоска по Лондону

Своевременно прячу в кулаках ногти, они готовы подобраться к лицу в желании рвать и метать, и в этот миг ЛД появляется рядом и глядит на меня умненькими глазками побитой собаки. Ну что, бросишь ты свои еврейские штучки, будешь давать показания? Мотает головой: нет, не будет. Глупо у нас с тобой получается… Оставь, перебивает он, не занимайся этим, переломи судьбу, возвращайся в свою Америку. Поздно, говорю, но раз уж мне все равно пропадать… Да почему пропадать, почему? При желании ты будешь принят так, словно ничего не случилось, я уверен! И зря, сказал я, ничто Земле не проходит бесследно. Поэтому, дабы не обратить жизнь мою в полную бессмыслицу, что стоит тебе расколоться? Этим я живу, для этого вернулся оттуда с оружием несравненной силы… Куда же ты?

Конец сессии. Никто не нарушит моего одиночества. Надо выходить из положения. Приглашу, наверно, кого-нибудь к себе выпить-закусить…

Кого бы? Выбор велик, вот беда. Раздумьями кого пригласить частенько все и ограничивается. Нельзя, чтобы это произошло сегодня, кризисный день, опасно.

Восемь ступенек вниз, поворот направо, затворяю за собой свою тяжелую дверь. Я затворил ее плотно и закрыл изнутри на засов. Задернул шторку на оконце. Затем, простите, спускаю штаны и сажусь на унитаз по малой нужде, справив которую снова натягиваю штаны, вынимаю из гнезда левый болт крепления унитаза, тяну за цепочку сливного бачка и под аккомпанемент этого музыкального инструмента надавливаю на унитаз в его верхней передней части. И тогда, как в сказке про Али-Бабу, унитаз медленно наклоняется — вода продолжает течь! когда перестает, черта с два вы откроете тайник! Я же сказал, что у меня есть немало оснований гордиться инженерными решениями, накрученными вокруг унитаза, — и под ним открывается приямок, сухой, как пустыня, и в нем папка с этими вот заметками.

С этими вот — неточно сказано. Большая часть их, беспорядочно описывающая прошлое, остается укрыта небрежно. Если кто-то в мое отсутствие сунется сюда со своим ключом или отмычкой, то будет сурово наказан. Не электрошоком, а чтением той части заметок, что предназначена для отвода Косого Бдящего Глаза. Он бдит, Косой, но за мной трудно уследить, я ускользаю сам от себя.

Что-то странное происходит с моими заметками. Они завязались фразой:

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война.

Я прочитал эту фразу и удивился. Дело в том, что заметки я начал после того, как передумал и перебрал весь сюжет своей жизни с необходимыми ответвлениями — дабы не растекаться мыслию по древу. И как раз война была тем, чего я намерился избежать, сознавая, что это давнее и никому уже не интересное. Поэтому явление первой фразы меня озадачило. Многое уже известно о произволе нашего творческого Я, мне это не претит, подчиняюсь произволу. Однако всему есть границы, согласись, эвентуальный читатель… Можно, буду звать тебя просто — Эвент? Спасибо. Так вот, согласись, Эвент, что появление такой первой фразы там, где данной темы планировалось не касаться, не могло не озадачить. Я уставился на написанное с подозрением. А зачеркнуть не решался. И не потому что война во мне глубоко и свято, и даже не из чувства долга перед погибшими…

Хотя с погибшими сложнее…

Нет, чувствую, общими фразами не обойтись. K тому же надо побольше наболтать возмутительного для Глаза Бдящего, не то он заподозрит, что я и впрямь занимаюсь тем, чем занимаюсь на самом деле. Да и жжет это меня. Столько накопилось пепла, Уленшпигелю с его горсткой тут и делать нечего. Итак,

БАЛЛАДА О ПЕПЛЕ

Славный город Львов расположен на холмах. И вокруг холмы и зеленые балки. Погулянка лесистая, это юго-восточная окраина. На северо-западной преобладают песчаные холмы, покрытые травами. Было там Еврейское кладбище. Пологий склон его и теперь клонится к городу, а противоположная сторона вздымается петушиным гребнем и круто обрывается к железнодорожному полотну. Там, внизу, дорога с остатками асфальта, проложенная невесть когда, и спуск в глубокую и местами даже широкую балку. Ничего демоничского нет в этой местности, и ничего особенного я не нашел в ней, когда попал сюда впервые. Не сам попал, привели. Прожив пятнадцать лет в городе, я ничего не знал об этом месте. А кто знал? А сейчас кто знает?

В квадрате со стороной в полкилометра может стоять миллион человек (обстоятельство, поясняющее, почему глубокая балка за Еврейским кладбищем не переполнилась. Да и умерщвлено здесь, а потом присыпано песочком все-таки меньше миллиона.

На территории лагеря, в километре от Долины смерти (название апокрифическое), до конца 1942 года узников умерщвляли кому как нравилось. Ограничений в методах не чинилось. На этом лучше бы не останавливаться. Чувствуешь себя убийцей, лишь перечисляя. По обязанности привожу цитату из Битого по поводу геноцида армян в Османской империи:

«Если мы думаем, что чего-то нет, что чего-то не может быть, что что-то невозможно, — то это есть. Если мы только подумаем — то это уже есть.»

Блаженны не верящие в это.