Тоска по Лондону

Но это не повесть о жизни, и у меня нет желания писать перед тобой, Эвент, портрет героя нашего времени. После такой войны, как наша, ты уже понял, Эвент, что герои существуют лишь в литературе. А в жизни — когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой. Ввиду того, что я не намерен и не буду акцентировать внимание на лучших поступках жизни, мой портрет представится тебе, Эвент, написанным скорее в бурых, нежели в розовых тонах. То благоприятное, что придется о себе сообщить, будет иметь непосредственное отношение к сюжету. А пишу я лишь о той стороне своей натуры, которая ввергла меня в спираль, завершившуюся нисколько не подходящей для меня ролью Городского Сумасшедшего. Не думай, что я счастлив или спокоен, Эвент. Упоминание о камнедробилке — это, так сказать, протуберанец души, нечаянный вопль израненной протоплазмы. Да и вырвался он все-таки по ходу событий.

Словом, ко мне пришла дама…

Xа-ха, вот, наконец, информация о том, как этот ушлый прохвост, Городской Сумасшедший, обтяпывает свои плотские делишки. А то ведь обо всем упомянул — о двери в жилище, и о жилище, об окне, унитазе, режиме питания, о бюджете и литературных вкусах, — а об этом ни гу-гу, если не считать эпизода с девчонкой, да и тот приведен ради кокетливой иллюстрации каких-то там терзаний, в которые не очень-то веришь: девчонка есть девчонка. Теперь из сферы невысокой, прямо скажем, морали мы выходим к чему-то осязаемому…

Ты, конечно же, не думаешь, Эвент, что я собираюсь безмолвно сносить такие замечания, не так ли?

Что до морали, ты вправе мне не верить. Осквернившись, я не наложил на себя руки и продолжаю живописать, как ни в чем не бывало.

Но что до обстоятельности повествования, то, видимо, придется отослать тебя к книгам твоего детства, если, конечно, детство твое не было обезображено телевизионной пошлостью и ты рос читая, воображая, чего нынешнему ребенку уже не дано, и следует опасаться за воображение, не отомрет ли, ведь все представлено в дряных картинках, а в слове будто уже и нужды нет. Две-три генерации (почему бы не сказать честно и прямо дегенерации?) телевизионных воспитанников — и с воображением покончено будет генетически. Лучше окажусь неправ, но умолчать не могу.

Читал ли ты, Эвент, в своем далеком детстве книгу писателя Мигеля де Сервантеса «Дон Кихот»? Если нет, исправь ошибку, прочти. Если да — перечти, ибо читал ты ее по-детски, одно лишь комическое. Ничего, что книге столько лет, она не состарилась. Она о людях. А мы все те же — пока! Прямо сейчас, Эвент, кидай к черту эту унитазную рукопись и берись за дона Мигеля. Помимо наслаждения от чтения извлечешь немало выводов. Один, кстати, будет в пользу сравнительной краткости моего манускрипта (чем, очевидно, и ограничится перечень его преимуществ). Но ты уже поймешь притягательность диалога с писателем. Ты постоянно ищешь собеседника, Эвент, а слушать тебя некому, даже ближним твоим. Не то тебя интересует. И не так. Ноешь. Надоел. Так вот же тебе собеседник!

О простом и понятном. Дама. Называя ее так, я грешу против дам. Дама (это леди. Сословно она, конечно, не леди. Ее следовало бы назвать как-то иначе. Но при удивительном обилии характерных слов в русском языке для обозначения особ женского пола, я затруднился бы выбрать одно. Гетера? Не хуна, однако! Разве леди не меняют кавалеров? С изрядной, мягко скажем, частотой? Близкое знакомство с предметом делает всякий случай особым, а всякое единственное слово неточным. По замашкам почему бы и не леди?

Она взяла меня в феврале прошлого года, в зрелый период моего сумасшествия. Уже я плавал в нем, как рыба в воде, шустро ориентировался в загрязненной окружающей среде, из коей в достаточном количестве извлекал бутылки и банки. Упомянутый бизнес вкупе с пенсией по безнадежной умственной инвалидности принес мне такую цветущую жизнь, что я зачастил в заведение Кабатчицы. Там и встретились, они с Кабатчицей приятельницы. Там она меня и взяла, в подсобке. Заманила в подсобку — якобы посоветоваться по сложному житейскому вопросу — да и взяла. Очень просто, хоть вопрос действительно не из простых. Сам я не посмел бы, очень уж красива. До этого мною пользовалась сама Кабатчица, самая красивая женщина из тех, кого я видел не на экране, этакое чудо с мягкой улыбкой и твердыми глазами. Лишь несколько раз, в порядке срочной терапии. У нее свой законный повелитель, и она его уважает. Так что даме я был уступлен в качестве платы натурой за какие-то щедрые, видимо, услуги.