Тоска по Лондону

У него блеснули глаза, я поймал себя и извинился за «ты».

— Ни, цэ гарно, так и называйте, — сказал он и стал прощаться.

У двери он затоптался:

— Есть много людей, которые рассуждают не так, как вы.

— Может быть, они правы.

— До побачення.

— Иди с Богом. И приходи еще.

— Спасиби вам за матир, — вдруг сдавленно сказал он и ткнулся губами в мою щеку. Я вытолкал его вон и долго стоял, прислонясь к двери с колотящимся сердцем. Хотелось провалиться сквозь землю. Но и ходить в облаках.

Мы здесь живем по московскому времени, оттого темнеет у нас, на западе, поздно. В восемь вечера закат все еще протягивает ко мне розовые пальцы, а это отнюдь не улучшает моих шансов на успех в титской публицистике. Вспоминаю вдруг такие картинки прошлого, которые никогда прежде не всплывали в сознании и о залегании которых я не подозревал, даже стоя не краю Большой Энтропии. И говорю невесть откуда взявшемуся АС: чем больше женщину мы любим, тем меньше нравимся мы ей и тем себя вернее губим средь обольстительних сетей — это ты так точно сказал! Возможно, теперь я в этом не так уж уверен, но, по-моему, там наоборот. И наоборот хорошо, оборвал я, но так лучше. И, вспомнив плаксивые излияния Дока, потрогал розовые полосы на лице на месте давно отпавших струпьев.

Вдруг выплыл день. Солнечный, теплый, летний день после сине-зеленого дождя, завершившегося, я думаю, еще до рассвета. Мне шесть лет. По влажной песчаной дороге мы прибываем на дачу в Пуще-Водицу в окрестностях Егупеца. Сосны освещены солнцем, кустарник еще весь в крупных сверкающих каплях, воздух напоен хвоей и чист, как чист был до изобретения реактивного двигателя. А собственный мой двигатель полон энергии, и я только из страха наказания не взбираюсь на деревья в усадьбе. Самое усадьбу помню плохо, но отчетливо помню жену, тоже шестилетнюю, в коротком платьице с большим бантом в волосах, с громадными глазами и улыбчивым ротиком и, конечно, еще не жену. Мы с нею смеемся и бегаем друг за дружкой по влажному песку у грузовика, с которого взрослые сгружают взятые на дачу пожитки. Эта сцена видится так ясно, словно произошла вчера. Между тем с женой я познакомился лишь в институте, она никогда не жила в Егупеце и не ездила на дачу в Пуще-Водицу. Не было там и другой девочки. Я знаю это — и продолжаю видеть описанный эпизод. Проекции памяти… Так глубоко врезалась она в мою жизнь, до истоков, до первых впечатлений детства…

А я поставил точку в месте, которое показалось мне концом. Вот, оказывается, сколько шагать после конца… Положительно, мне следовало своевременно показаться френологу в благополучную пору жизни. Редкий волосяной покров облегчил бы ему работу, и щупать не надо, только поглядеть на шишки, набитые мною еще до рождения, и все стало бы ясно. Но когда за ясность платишь такую цену…

А, может, это всех нас общий удел — ценить лишь ушедшее?

Задача. Ненавидя себя, одновременно так себя почитаешь…

Эвент, не говори… Впрочем, говори что угодно.