Тот самый

Та ночь запомнилась мне дождем, иголками впивающимся в кожу, и холодным светом больницы. Та ночь запомнилась мне ощущением липкой крови на ладонях и таких же липких взглядов медсестер, которые молча гадали: мы хотели убить того беднягу или спасти?

В больницах, как мне казалось, всегда холодно, даже если за серыми стенами плещется жара, будто коридор и примыкающие к нему светлые палаты – холодильные камеры, узником которых я стал.

Под потолком тянулись длинные лампы: они тихо жужжали, словно мы находились в туго сплетенном клубке змей. Улыбки медсестер, словно осколки или бритвенные лезвия, ранили меня.

Холодный больничный свет пробуждал во мне не самые приятные воспоминания. Воспоминания, которые я предпочел бы похоронить глубоко под землей или сжечь, развеяв пепел по ветру. Они были темными пятнами в моей терра инкогнита.

Когда мы бросили все и переехали сюда, в маленький замок на Черепаховой горе, мы с Алисой пытались свыкнуться с новой жизнью, а жизнь – с нами. Мама металась по городу в поисках работы, а мы были предоставлены сами себе. На самом деле мы не были одиноки, когда крепко держались за руки. Алиса – моя спокойная гавань в бушующем море жизни. Так было не всегда, так будет не всегда, но от осознания, что у меня есть семья, я чувствовал себя спокойнее.

Всякий наш день заканчивался одинаково: если Алиса освобождалась раньше, она ждала меня, и мы вместе брели к нашему маленькому замку на Черепаховой горе, оставляя размытые очертания школы за спинами. Когда мы повзрослели, Алиса стала задерживаться после уроков или уходить одна. Иногда она часами не появлялась дома.

Однажды уйти далеко у нас не получилось. Я испытал себя и понял, что разум не всегда преобладает над чувствами, какими бы гадкими они ни были.

– Эй вы!

Голос прозвучал жестко и решительно. Мы не обернулись. В школе, как новеньких, нас выбрали мишенями для насмешек и каждый день бросали в нас обидные слова-дротики. Не реагировать на чужую глупость казалось мне разумным до тех пор, пока я умел сдерживать злость.

– Вы че, оглохли там?

Алиса крепче сжала мою руку. Спину оттягивал тяжелый рюкзак, но я старался не замедлять шаг, подгоняемый безликим голосом. Несмотря на быстрые шаги, мне хотелось повернуться и посмотреть в глаза того, чей голос заставлял вздрагивать Алису. Смесь злости и ощущения несправедливости медленно поднималась во мне, словно песчаный вихрь. Песчинки по отдельности не значили ничего, но если они, объединенные ветром, взлетали в воздух, они могли разрушить города.

Когда я решил, что преследование закончено, Алиса вскрикнула. Я не сразу понял, в чем дело. Обернулся и увидел несколько фигур.

Держась за коленку, Алиса сверлила злым взглядом наших преследователей.

– Так лучше?

Рядом с Алисой лежал брошенный камень. Через несколько секунд полетело еще несколько камней, но все они приземлились недалеко от нас, словно их кидали не для того, чтобы причинить боль, а чтобы только напугать. Я не боялся.

– Отвалите!

Убедившись, что Алиса только оцарапала колено, я взял ее за руку, и мы пошли дальше. Через мгновение меня что-то сбило с ног, а в глазах потемнело от удара. Я вслепую отмахивался, но тычки попадали мне под ребра, а настойчивые руки сжимали горло. Я мог только хрипеть. Когда легкие обожгло, а руки безвольно забились в воздухе, ладони разжались, и я сделал длинный вдох, как рыба на берегу, борющаяся за кислород.

– Теперь будете знать…

В нависающем раскрасневшемся лице я узнал Филатова. Он все время приставал к Алисе и всячески пытался заполучить ее внимание. Я встал, отряхивая колени, и молча посмотрел на него. Казалось, что моим взглядом можно было порезаться.

– И суку свою забери.

Последняя фраза, брошенная нарочито небрежно, сработала как спусковой крючок. Возможно, Филатов этого и добивался. Я сплюнул кровь ему на ботинки. Через секунду удары повторились. Мы дрались, словно от этого зависела наша жизнь. Я не заметил, как оказался сверху, вжимая коленки в бока. Руки колотили по худому лицу, которое с каждым ударом все больше напоминало кровавую кляксу.

– Матвей!

Голос звучал отдаленно и смутно, где-то на периферии сознания. Я не знал, кому он принадлежал: Алисе или какому-то другому зрителю драки. Я ничего не мог сказать: все навыки свелись к минимуму, и теперь я умел только колотить руками по обмякшему подо мной телу.

Может быть, в эту секунду я хотел убить его. Сбоку от меня раздался сдавленный крик: Алиса врезала камнем по плечу одного из преследователей. Несколько ребят разбежались, самые любопытные остались поглазеть на ненормальных Граниных, живущих в доме с призраками.

– Да она больная… – услышал я.

– И больные за себя не отвечают, – с потемневшим взглядом ответила Алиса, сжимая камень. Она занесла руку, и мне показалось, будто она целилась прямо в висок.

Ком подступил к горлу. Я стискивал пальцы на воротничке рубашки Филатова. Наша кровь смешалась. Испуганный взгляд Филатова скользнул по моему лицу. Он боялся меня. Он боялся, что я мог его убить.

Я боялся того же.

Мгновение превратилось в вечность.