«Товарищ Керенский»

В других же ситуациях Керенский, как уже отмечалось, аттестовал самого себя в качестве ветерана освободительного движения, который десятилетиями мужественно боролся с царским режимом. Можно с уверенностью предположить, что члены партии с давним стажем иронично или критично воспринимали такую самооценку. Вместе с тем в некоторых резолюциях молодой министр изображался как испытанный герой, достойный прославления наряду с наиболее почитаемыми революционной традицией ветеранами. Организаторы собраний, происходивших в разных местах и независимых друг от друга, включали Керенского в число важнейших участников политического процесса, помещая его имя рядом с именами знаменитых ветеранов освободительного движения. Надо полагать, видные деятели эсеров, входившие в то время в редакции эсеровских газет, не возражали против придания Керенскому столь высокого символического статуса, хотя вряд ли такое отношение разделяли все.

Порой же Керенский, как уже отмечалось, занимал позицию «надпартийного политика», вождя всего народа. В первые месяцы после Февраля «надпартийное» положение сулило немалые политические выгоды: «проснувшиеся» к политической жизни жители России полагали, что падение монархии и «ликвидация темных сил» означают и уничтожение всех внутренних противоречий – метафора «единой семьи» распространялась на все население. Межпартийные противоречия воспринимались как проявления «эгоистических» интересов. «Надпартийная» позиция помогала Керенскому создавать и воссоздавать политическую коалицию умеренных социалистов и либералов, однакоослаблялаего связи с партией социалистов-революционеров, что влеклоза собой и негативные последствия (о которых Керенский и писал впоследствии Маклакову)[932].

Эти обстоятельства влияли на настроения делегатов III съезда партии социалистов-революционеров, открывшегося в Москве 25 мая. Многие эсеры стали свидетелями триумфального въезда Керенского в древнюю столицу 26 мая, а некоторые и слышали речь министра в Большом театре. В тот же день, около одиннадцати часов вечера, председательствующий уже закрыл заседание съезда, когда раздались голоса: «Товарищи, не расходитесь, приехал Керенский». Популярному политику было предоставлено слово, и под шумные и продолжительные аплодисменты он поднялся на трибуну. Керенский в этом собрании аттестовал себя как молодого члена партии, почтительно относящегося к ее ветеранам:

Как усталый путник приникает к живительному ключу, так и я после моей внешней тяжелой работы окунаюсь в товарищескую среду моих партийных единомышленников и здесь пью живую влагу идейной бодрости, энергии, энтузиазма. Товарищи! В самые мрачные годы реакции, когда не только о съезде партии нельзя было мечтать, но когда лучшие наши учителя и товарищи были или на каторге, или же умерли, или же были за границей, мы, молодежь, ощупью, в потемках на свой страх несли огонек партийной веры, партийной жизни. И многие снисходительно смотрели на нас как на последние остатки навеки исчезающей с лица земли утопической партии, далекой от научных основ. Но мы верили, что именно в этих основах сила и в них грядущее торжество. И теперь мы наше дело исполнили. Мы довели дело до этого съезда, мы отдаем все, что мы делали, на единственно компетентный суд всероссийского съезда. Пусть возродившаяся партия, имея в своих рядах, как встарь, всех учителей, руководителей, великих борцов в прошлом, и нас, учеников и рядовых работников, пусть она скажет, то, что мы делали в прошлом, было ли верно[933].