«Товарищ Керенский»

И все же, хотя руководство и воспринимало Керенского как «попутчика», петроградские партийные газеты и влиятельные члены партии, включая самого Гоца, в течение нескольких месяцев формировали у своих читателей совершенно иное мнение: авторитетные лидеры эсеров публично подтверждали его репутацию как видного члена партии. Особое значение имела поддержка Брешко-Брешковской, других ветеранов освободительного движения. Их авторитет «борцов за свободу», авторитет, долгое время создававшийся партией, работал на Керенского.

Современный исследователь К. Н. Морозов отмечает, что для руководства социалистов-революционеров наиболее авторитетным лидером был В. М. Чернов, в то время как широкие массы и многие «мартовские» эсеры, примкнувшие к партии после падения монархии, вождем партии считали А. Ф. Керенского[949]. Само по себе это противопоставление и противостояние лидеров не могло не создать известного напряжения, хотя нараставшие внутри руководства конфликты поначалу долгое время скрывались от партийных масс. И все же указанное утверждение требует уточнения: некоторые ветераны партии примыкали к правому крылу, сотрудничали с «Волей народа», а немало «мартовских» эсеров, напротив, стали опорой левой фракции.

При формировании образа Керенского использовалась разработанная десятилетиями революционная традиция описания лидера. Партия, упорно боровшаяся за идеалы демократического социализма, вместе с тем способствовала формированию культа вождя народа, культа, ставшего важным элементом политической культуры Российской революции и опосредованно – советской политической культуры. Первоначально своим авторитетом видные члены партии подтверждали репутацию «борца за свободу», само слово «вождь» в эсеровской среде применительно к Керенскому использовалось редко. Однако ситуация существенно изменилась в мае, когда различные члены партии по разным причинам стали прославлять в качестве «вождя» Чернова, что позволило распространить подобное обращение и на Керенского. При этом одни члены партии готовы были считать «вождями» и Чернова, и Керенского, а другие – противопоставляли двух политиков, считая настоящим «вождем» лишь одного из них.

Став военным и морским министром, Керенский существенно укрепил свое влияние. Он взял на себя обязательство подготовить армию к активным боевым действиям, а это требовало установления дисциплины в вооруженных силах и одновременно создания и сохранения широкой политической коалиции в поддержку наступательных операций. Такими задачами определялись направления и ритм политических действий министра: каждая акция, поддерживаемая умеренными социалистами, его союзниками «слева», уравновешивалась одновременными действиями, обеспечивающими поддержку «справа», со стороны либералов и консерваторов. Так, публикация «Декларации прав солдата» совпала по времени с приказом о наступлении, а распоряжение о расформировании полков – с отстранением генерала Алексеева от должности верховного главнокомандующего и понижением в должности генерала Ромейко-Гурко. Предложенный Керенским курс на утверждение «железной дисциплины долга» представлял собой компромисс и имел ограниченную политическую поддержку. Союзники министра «справа» воспринимали этот проект как утопию, а в рядах умеренных социалистов он провоцировал разногласия: меньшевики и эсеры испытывали давление со стороны многих военнослужащих, которые считали данный проект первым шагом на пути восстановления дореволюционной дисциплины. В этих условиях сохранение коалиции требовало постоянных усилий со стороны ее организаторов, представляя собой сложную задачу, и Керенский демонстрировал здесь немалую энергию и изобретательность. Это проявлялось и в его приказах, и в назначениях, и в пропагандистских акциях, и в корректировке репрезентационной тактики.

Не только содержание приказов, призванных строить «железную дисциплину» на основе сотрудничества войсковых комитетов, командования и комиссаров правительства, но и их стиль должны были быть легитимными в глазах тех, кому предстояло эти приказы исполнять, – в противном случае последние просто игнорировались бы (что нередко и случалось). Керенский и его окружение вырабатывали особую риторику, в которой преобладало влияние революционной политической культуры, но ощущалась и имперская патриотическая, военная традиция.