И другие организаторы наступления использовали революционную символику, революционную риторику и авторитет военного министра для воодушевления солдат. В своем исследовании А. М. Зайончковский отмечал, что командный состав 8-й армии «сумел внушить наступательный порыв своим частям, умело организовав им первую победу, и победоносно вел их до предела единоличного наступления, без поддержки соседей». Этого не смогли сделать командующие 7-й и 11-й армиями, которых военный историк не считал действительно талантливыми полководцами[1016]
. Командующий 8-й армией генерал Л. Г. Корнилов для внушения наступательного порыва использовал приемы революционной политической мобилизации. С красным флагом в руках он приветствовал Керенского, чей авторитет был важен для полководца, стремившегося укрепить боевой дух полков: «С красными знаменами в руках армия просит верить нам; если войска армии совершали подвиги прежде, умирая не зная за что, то ныне, когда мы деремся за счастье русского народа, армия пойдет вперед под этими красными знаменами революции и исполнит свой долг…» Революционной риторикой был пропитан и приказ Корнилова войскам 8-й армии:Несите с собою свободу всем народам, счастье и право всем трудящимся. Позади вас – беспредельный простор матушки России и благословение всего народа, только что родившейся свободы. Впереди – великая мощь свободного народа, слава народной армии, укрепление нового строя. Вы – народная армия великой свободной России, вы – передовые борцы революции народной, покроете славой новых побед могущественного народа и великой страны ваши старые знамена, обвеянные кровью и подвигами ваших братьев, шедших с ними вперед и при господстве самовластия.
Хотя в приказе в качестве боевых символов наступления упоминаются не красные флаги, а славные полковые знамена, но и здесь речь идет о всемирной революционной миссии российской армии. Показательно также, что комментировавшие приказ сторонники Корнилова характеризовали генерала не только как «изумительного героя русской армии», но и как «революционного полководца»[1017]
. Именно такая репутация была важна для укрепления авторитета командующего, для «внушения наступательного порыва».Вместе с тем, как уже отмечалось, именно непосредственная подготовка к наступлению заставляла многих военнослужащих изменить отношение к военному министру, некоторые солдаты и вовсе отказывали в поддержке инициатору возобновления активных боевых действий. Однако сопротивление приказам не всегда являлось показателем падения авторитета Керенского. Порой солдаты просто не верили, что популярный политик мог поставить подпись под документом, который противоречит их интересам. Накануне наступления из 184-й пехотной дивизии доносили: «Все приказы военного министра и постановления Совета рабочих и солдатских депутатов считают подложными, выпущенными “буржуями”…»[1018]
Сложно узнать, насколько искренни были при этом военнослужащие, но, во всяком случае, они не выступали против Керенского открыто.В наказе же делегатам, направленным в Петроград, солдаты 157-го пехотного запасного полка Камышловского гарнизона выражали министру «полное доверие», однако требовали отпусков на сельскохозяйственные работы в разгар наступления, что противоречило приказам самого Керенского[1019]
. Противодействие приказам министра фактически маскировалось выражением доверия, которое на деле было довольно условным.Кроме того, в некоторых случаях различные участники тех или иных конфликтов стремились использовать в своих целях авторитет военного министра, ссылаясь на его приказы, действительные или вымышленные, но, главное, пригодные для политического использования. Так, в ночь на 28 июня по постановлению Пензенского Совета солдатских депутатов был арестован командир запасного полка, подписавший резолюцию полка о привлечении на фронт тех членов Совета, которые не были еще на позициях. Утром ветераны, уже побывавшие на фронте, с оружием бросились на вокзал и освободили офицера. На привокзальной площади состоялся грандиозный митинг, который постановил, что депутаты должны сложить свои полномочия и отправиться на фронт. Совет же упорно отстаивал свою неприкосновенность, ссылаясь на распоряжение военного министра[1020]
. Вряд ли Керенский одобрил бы арест офицера, но это не единственный случай, когда министру приписывалась поддержка и тех действий, о которых он не имел представления.