«Товарищ Керенский»

Когда мы видим у дверей врага, когда мы видим у дверей анархию, вот тогда-то мы и объединяемся. В единой национальной мысли, в едином национальном чувстве объединяемся вокруг тех национальных вождей, которые служат выразителями этой мысли. Вот, господа, причина, вот истолкование тех аплодисментов, которые слышал дорогой Павел Николаевич.

Господа, все на местах внимательно следили за шагами этого доблестного вождя партии народной свободы. Мы не могли усмотреть в них ни единой ошибки.

Князь Трубецкой прямо указывал, что именно действия политического врага, которые он описывал как агрессивные, заставляли кадетов объединяться вокруг «вождя» и прославлять его. Для левых социалистов «Милюков-Дарданельский» в это время стал фигурой, олицетворяющей российский империализм, и кадеты решительно выступили в защиту своего лидера. В упомянутой речи Трубецкой еще несколько раз назвал Милюкова «вождем» и «знаменосцем». Приветствие в адрес партийного лидера было встречено «бурными аплодисментами», которые переросли в «продолжительную овацию»[1221].

Представители студенческих организаций кадетов на партийных форумах именовали Милюкова «нашим старым испытанным борцом, нашим лидером», клялись в верности партийному знамени и лидеру, «который держит в руках это знамя, пронесет его, несмотря ни на какие опасности и препятствия». Речи заканчивались призывами: «…да здравствует наш Центральный Комитет, да здравствует наш вождь, наша слава и наше знамя – Павел Николаевич Милюков», и эти призывы делегаты съезда встречали аплодисментами[1222].

Показательны не только сами приветствия лидера, но и описания их в кадетской печати. Один из репортеров так представил своим читателям прибытие Милюкова на партийный съезд: «Все члены съезда и многочисленная публика на хорах встают и устраивают вождю и лидеру партии шумную овацию. К аплодисментам присоединяются и все члены президиума и докладчик»[1223]. Милюков занимал в руководстве кадетов особое положение, однако вряд ли эту партию можно назвать «вождистской», хотя, как мы успели убедиться, язык «вождизма» использовался ее видными представителями. Разные кадеты имели различные представления о тактике прославления лидера, да и отношение к Милюкову у них могло различаться, но стиль подобных приветствий не вызывал возражений, а партийная пресса описывала поддержку вождя именно так[1224].

Суждение Богданова о «вождизме» сторонников Г. В. Плеханова подтверждается и источниками 1917 года. Возглавляемая последним группа «Единство», объединявшая социал-демократов крайних оборонческих взглядов, была малочисленна, и авторитет «отца русского марксизма» являлся для нее особенно важным политическим ресурсом. Сторонники называли Плеханова «мудрым вождем», «любимым вождем российской социал-демократии», «великим вождем и поборником классовых интересов пролетарского мира»[1225]. Именовали его и «учителем русской социал-демократии», «дорогим учителем»[1226].

Традиция прославления партийных вождей сказалась и на развитии политического языка в 1917 году. Радикальная антимонархическая революция табуировала риторику и символику монархии, хотя в скрытой, порой неосознанной форме они продолжали использоваться (мы видели это и на примере Керенского, которого его сторонники сравнивали с «солнцем»). Через некоторое время образованные современники уже перестали фиксировать упоминания простолюдинов о «демократической республике с хорошим царем». Актуальным стал поиск новых образов персонификации политического руководства, новых форм репрезентации политических лидеров. И тот арсенал средств прославления, укрепления авторитета партийных вождей, о котором писал Богданов, оказался востребован.

После свержения монархии получила развитие и другая традиция. Слово «вождь» в политическом языке дореволюционной России часто применялось по отношению к высшим военным руководителям, командующим разного ранга. Императора, возглавлявшего вооруженные силы, называли «державным вождем», а в годы мировой войны верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич именовался «верховным вождем». Культ верховного главнокомандующего должен был способствовать поддержанию и укреплению культа императора, но на деле начал с ним конкурировать. Повышающийся политический статус «верховного вождя» явился одной из причин смещения великого князя в августе 1915 года – верховным главнокомандующим стал сам Николай II, опасная для режима конкуренция «державного» и «верховного» вождей была устранена[1227].