Вождями именовались и другие полководцы – главнокомандующие фронтами, командующие армиями. Применительно же к военным администраторам, пусть и высокого ранга, этот термин употреблялся нечасто. Например, военный министр до революции, насколько можно судить, такого обращения не удостаивался.
В этом значении слово «вождь» употреблялось и после свержения монархии. Однако теперь к военным «вождям» предъявлялись дополнительные требования, возникали новые критерии оценки их деятельности. Газета социалистов, например, подвергала сомнению право генерала М. В. Алексеева быть настоящим «вождем русской революционной армии», ибо консервативные политические заявления полководца противоречили такой оценке[1228]
. Соответственно, некоторые военачальники для подтверждения своей лояльности использовали различные элементы революционной политической культуры, демонстрировали свой «демократизм», что укрепляло их статус «вождя». Сам образ военного вождя политизировался. Когда важный пост командующего Петроградским военным округом занял после свержения монархии генерал Л. Г. Корнилов, то, хотя генерал и возглавил тыловой военный округ, а не фронтовое соединение, печать стала именовать его «вождем народной армии»[1229]. Такая характеристика была невозможна до свержения монархии. Доказательствами же «народности», а то и «демократизма» военного вождя служили «простое» происхождение генерала, его «простая» манера поведения, умение говорить с солдатами «простым» языком. Впоследствии, когда Корнилов заявил о своих претензиях на роль общенационального, «народного» вождя, он и рассматривался прежде всего как политический лидер, а военная составляющая его характеристики даже отходила иногда на второй план: «Генерал Корнилов не может быть смещен, поскольку является настоящим вождем народа», – заявил, например, Совет Союза казачьих войск в начале августа 1917 года[1230]. Подразумевалось, что «настоящий вождь народа» противопоставляется деятелям, которые претендуют на этот статус без должных к тому оснований.Если в политической культуре социалистических партий авторитаризм присутствовал порой в скрытой форме, прикрывавшейся антиавторитарной идеологией, то традиция прославления военных вождей, политизированная и «демократизированная» после Февраля, была изначально авторитарной.
Эти источники наряду с культом «борцов за свободу», ставшим важнейшим элементом революционной политической культуры, использовались при конструировании репрезентаций лидеров национального масштаба. М. В. Родзянко, первоначально многими воспринимавшийся как главный деятель переворота, описывался в качестве «первого гражданина России», порой его именовали «вождем». Однако образы Керенского довольно быстро затмили образы Родзянко и других претендентов на роль вождя переворота. Именно харизматичный «революционный министр», а не, к примеру, глава Временного правительства князь Г. Е. Львов стал олицетворением Февраля.
Образ «вождя демократии», создававшийся уже после Февральских дней, в мае получил новый импульс к развитию: Керенский, ставший военным министром, был провозглашен «вождем революционной армии». В июне же, в связи с началом наступления, были найдены риторические приемы, символы, ритуалы, оформлявшие культ уникального вождя-спасителя, ставшего символом революционной страны. Другие деятели – лидеры политических партий и военачальники – также именовались в различных текстах этого периода «вождями», а иногда и претендовали на данный статус, но они не воспринимались как руководители «всего народа» и до определенного времени не могли конкурировать с Керенским. Лишь после того, как генерал Корнилов стал верховным главнокомандующим, он и его сторонники смогли бросить Керенскому вызов, оспаривая его статус уникального вождя и подвергая сомнению его образ «вождя революционной армии».
Это не значит, что культ Керенского в 1917 году можно сопоставить как социально-политический институт с установившимися позднее культами Ленина, Троцкого и тем более Сталина. Но важнейшие культурные формы прославления «вождя народа» и использования его авторитета были выработаны уже в марте – июне 1917 года, а впоследствии востребовались при создании других революционных культов, в том числе и культов советских вождей и даже белых лидеров.
При конструировании культа Керенского использовались разные традиции.