«Товарищ Керенский»

Богданов предупреждал, что при таких вождистских принципах организации партии и самая прогрессивная идеология не помешает установлению авторитарного режима: «Мы знаем в истории такие формы, как цезаризм, опирающийся на демократию, коммунизм с верховной властью пророков или жрецов…» Автор ссылался на опыт прошлого: «Каждый, изучающий историю Великой Французской революции, конечно, поражался тем, как быстро и легко республиканцы, якобинцы превращались в преданных бонапартистов». Богданов не считал верным объяснять эту динамику лишь ренегатством, небескорыстным оппортунизмом бывших революционеров, умело приспособляющихся к новым условиям: важнее было то, что французские политики «прошли еще в эпоху подъема революции школу подчинения и преданности своим вождям, политическим героям крайней левой». Для российской демократии, «не твердой политически и слабой культурно», подобная «авторитарная опасность» представляла особую угрозу. Автор рассматривал «авторитарность» на примере большевиков, зная историю этой партии особенно хорошо и считая тенденции ее развития «типичными». Причем «авторитарность», по мнению Богданова, не была чертой, изначально присущей исключительно данной партии: «Враждебность к авторитетам являлась даже отличительной чертой большевизма. Слово “лидер”… употреблялось обычно в ироническом тоне…» Первоначально и слово «ленинцы», по свидетельству Богданова, применялось лишь их противниками – как уничижительная характеристика политического течения в социал-демократии, но по мере роста авторитета Ленина стало использоваться для самоназвания и самими большевиками. (И, как мы уже видели в этой книге, даже в 1917 году не все большевики готовы были признать себя «ленинцами».)

Авторитарность, по мнению Богданова, развивалась и в других партиях, что проявлялось в прославлении вождей. Особенно автор выделял культ Г. В. Плеханова, создававшийся сторонниками «отца русского марксизма», подчеркивал он и склонность народников создавать культы своих вождей, которую объяснял влиянием укорененных традиций крестьянства, испытавшего «многовековое авторитарное воспитание». О «буржуазных» партиях Богданов в своей статье почти не писал, но наличие у них «авторитарности» не подвергал сомнению. Свержение монархии не привело к уничтожению «авторитарности»: «То, что свергнуто политически, продолжает жить культурно…» Автор формулировал неотложную задачу: «Большинству наших социалистов по имени и программе надо еще стать хотя бы демократами по методам мышления. <…> Культурная революция необходима».

Содержание статьи можно кратко изложить так: свержение авторитарного политического строя было произведено различными силами, которые декларировали свою приверженность демократическому идеалу, но оставались носителями авторитарной, «вождистской» политической культуры. Это создавало условия для регенерации – на новых идеологических основаниях – авторитарной политической системы, в центре которой будет воздвигнут культ вождя партии и государства. Взгляды Богданова кажутся провидческими. По крайней мере, многие авторы описывали (и описывают) последующую историю России как приспособление политической идеологии к глубинным структурам традиционной политической культуры. Правда, они чаще пишут о непосредственном, хотя и скрытом влиянии авторитарно-патриархальной монархической традиции[1219], Богданов же указывал на авторитарную политическую культуру российских партий, в том числе и всех левых партий.

Статья в «Новой жизни» вызвала отклик со стороны главной газеты социалистов-революционеров, автор которой, разумеется, не признавал, что народники изначально были предрасположены к «авторитарности», но вопрос о вождях считал актуальным, «острым». Обсуждение идей Богданова эсеровский автор использовал для критики своих оппонентов, отмечая ту легкость, «с которой у нас образуются партии отдельных лиц – партия ленинцев, партия плехановцев». Пафос же статьи Богданова он разделял, а ее вывод сочувственно цитировал: «То, что свергнуто политически, продолжает жить культурно…»[1220] Эсеровский автор не сомневался в необходимости «культурной революции», «демократизирующей» политический стиль социалистов.

Богданов не упоминал в своей статье Керенского, но весьма вероятно, что, работая в мае 1917 года над этим текстом, философ думал о складывающемся как раз в то время культе «вождя революционной армии». Можно предположить, что и автор эсеровского издания без энтузиазма следил за формами прославления своего товарища по партии (по крайней мере, осторожное отношение к культу Керенского уже в это время было присуще некоторым социалистам-революционерам).

В этой книге я уже приводил примеры репрезентаций Ленина и Чернова, пытаясь показать, что прославление своих лидеров большевиками и эсерами нередко было реакцией на действия противников. Схожие приемы использовали и другие политические силы. Например, 27 марта 1917 года на VII съезде конституционно-демократической партии известный философ князь Е. Н. Трубецкой так прославлял П. Н. Милюкова: