«Товарищ Керенский»

Образ «солнца русской революции» вошел в употребление вскоре после свержения монархии. Уже в марте было опубликовано письмо группы трудящихся женщин Твери (оно частично цитировалось выше):

…имя Керенского давно стало дорогим и любимым по всем уголкам нашей родины. В самые темные… дни недавнего прошлого… мы чутко ловили отзвуки слов и мыслей Керенского… И теперь это имя и личность А. Ф. Керенского стало Солнцем России, Совестью свободных граждан…

Мы, бабушки, матери, сестры и дочери, пекущиеся Марфы, просим вас, братья, вас, близко стоящих, – берегите его жизнь, берегите его время, обеспечьте ему хотя бы минимум сна и правильное питание… чтобы силы Солнышка Новой России не надорвались… поклон Совести и Сердцу свободных граждан России А. Ф. Керенскому…[1209]

Керенского, «министра-демократа», именовали и «символом демократии»: «Для нас Керенский не министр, не народный трибун, он перестал быть даже просто человеческим существом. Керенский – это символ революции» – так писали поклонники «народного министра», субъективно считавшие себя приверженцами демократии, таково содержание листовки, изданной в 1917 году[1210].

Этот текст выделяется своей категоричностью. Но и другие источники свидетельствуют о том, что для ряда солдат и рабочих Керенский символизировал революцию, новый революционный строй: «Вашими устами говорит с нами русская свобода», – обращались к военному министру комитет и командир 3-го морского полка Балтийской морской дивизии. А резолюция, принятая общим собранием рабочих завода С. А. Трайнина, гласила: «Надеемся, что революционное правительство, созданное символом демократии А. Ф. Керенским, будет капитаном спасения тонущего корабля и страна при поддержке всех живых сил страны будет выведена на светлый путь будущего»[1211].

Статус символа революции признавался за Керенским и политическими деятелями, брался в расчет при определении политического курса. Н. В. Некрасов, министр путей сообщения в первом Временном правительстве, уже в начале марта утверждал: «Граждане, для нас Керенский, я скажу, не министр, не народный трибун даже, он может перестать быть даже человеческим существом, это – символ демократии»[1212]. Другой министр, видный меньшевик М. И. Скобелев, заявил на важном заседании руководящих органов Советов, состоявшемся в ночь на 25 июля: «…имя Керенского есть символ революции, деятельность его обеспечивает ему поддержку всех сил страны». Это заявление было встречено продолжительными аплодисментами[1213]. И Некрасов, и Скобелев являлись ближайшими сотрудниками Керенского, принадлежа к верхушке «политического масонства». Политические друзья вождя революции сознательно создавали такую политическую символику новой России, в центре которой находилась его фигура.

Между тем фактический статус политического символа признавали за Керенским и те, кто со временем разочаровался в его политике. Так, накануне «дела Корнилова» группа столичных интеллектуалов, включавшая Мережковского, Гиппиус, Философова и Ляцкого, настоятельно рекомендовала Керенскому либо самому «властвовать», либо передать «фактическую власть» политикам «более способным», вроде Б. В. Савинкова. Керенскому же предлагалось стать «надпартийным» «президентом», т. е. «необходимым “символом”»[1214]. Для нашего же исследования важно, что критики политического курса Керенского именно его считали кандидатом на роль «необходимого» символа (что подразумевало его исключительность) и ощущали потребность иметь подобный символ даже в том случае, если исполнительная власть будет возложена на других лиц.