«Товарищ Керенский»

Если почтовые карточки и небольшие портреты Керенского могут свидетельствовать о востребованности образов вождя, их проникновении в частную жизнь, то крупные его портреты – об использовании этих образов различными политическими и общественными силами. Можно предположить, что после назначения Керенского на должность военного и морского министра его портреты были особенно востребованы в армейской и флотской среде, пропагандисты же министерства стремились удовлетворить этот спрос. Ведомственная газета сообщала читателям, что в магазине Главного штаба поступили в продажу портреты министра размером 45 на 55 сантиметров, напечатанные на веленевой бумаге[1185].

А через несколько недель та же газета писала, что портрет Керенского используется военнослужащими в качестве символа. Когда министр в ходе поездки на Северный фронт посетил Ригу, то его встречали ряды солдат и матросов, причем некоторые подразделения на своем правом фланге имели портрет Керенского[1186]. Возможно, военнослужащие рассматривали свое неуставное поведение просто как знак гостеприимства, но помещение портрета на правом фланге – там, где должно находиться знамя, – во время ритуализированного приветствия военного министра свидетельствовало, что портрету придавалась особая, символическая роль. Командование же с этим мирилось, а может быть, даже одобряло подобное почитание главы ведомства.

Особое значение, как уже отмечалось, портреты военного министра приобрели во время манифестаций, приветствовавших Июньское наступление. Обилие этих портретов, внезапно оказавшихся в те дни на улицах, служило само по себе доказательством их распространенности и доступности. При этом если приверженцы Керенского придавали его портретам значение символа, то противники наступления с возмущением отзывались о тех почестях, которые оказывались «новой иконе»: для них портрет военного министра символизировал политического противника, а попытки включения этого портрета в систему революционной символики они воспринимали как кощунственный акт, возрождающий традицию монархической политической культуры.

Портреты Керенского украшали и другие торжества и празднества, в том числе и всероссийский День крестьянского дела, отмечавшийся 15 августа[1187].

Как было указано выше, портреты «лучшего гражданина» продавались в мае и июне на различных патриотических аукционах, которые проходили в разных городах. В этом отношении уже упоминавшийся аукцион в московском Большом театре выделялся лишь особенно значительной суммой, вырученной за портрет Керенского. И здесь образы вождя предстают как символы революции, страны, наступления.

Показательна реакция группы петроградских детей революционной поры, описанная в автобиографической повести Г. Белых. Подражая взрослым, они политизировали свои игры и решили организовать собственный политический клуб. Вырыв во дворе городского дома землянку, они первым делом водрузили на ее стене портрет Керенского[1188]. В этом также, по-видимому, проявилось подражание взрослым: именно так, по мнению детей, должен был выглядеть в 1917 году настоящий клуб. Действительно, портреты военного министра наряду с портретами старых «борцов за свободу» украшали некоторые солдатские клубы, открывавшиеся летом. Примечательно, что и дворовая детвора, обитавшая на столичной окраине, без труда обзавелась портретом Керенского, – это косвенно свидетельствовало о широкой доступности изображений популярного министра. Солидная же публика специально заказывала художественные портреты вождя. В начале июля на заседании Петроградского комитета торговли было собрано 190 рублей на портрет Керенского, вскоре вывешенный в зале комитета[1189].

О распространенности портретов министра и об особом отношении к ним свидетельствуют и факты их оскорбления. Так, вскоре после выступления генерала Л. Г. Корнилова, в ночь на 3 сентября, в городе Орле группа офицеров и вольноопределяющихся, собравшаяся в местной кофейне «Свобода», вела непринужденную беседу о текущем моменте. По предложению одного из присутствующих было решено демонстративно разорвать портрет Керенского, что и было немедленно исполнено. Однако это действие вызвало возмущение других посетителей кофейни – начался скандал. Прибыла милиция с патрулем конного артиллерийского дивизиона, и шестеро «демонстрантов» были арестованы[1190]. В этой истории показательно все – и название модной кофейни, и тема горячей застольной ночной беседы, в центре которой оказался Керенский, и акт бытового «иконоборчества», и оказавшийся под рукой портрет, что опять-таки свидетельствовало о распространенности изображений министра. Но особенно интересна острая реакция публики, реакция, которая подтверждала ритуальный характер происходящего. На новую ситуацию проецировалось монархистское правовое сознание: дореволюционное законодательство предусматривало довольно суровые наказания за оскорбление лиц императорской фамилии и их изображений[1191].