«Товарищ Керенский»

Это поведение соответствовало и темпераменту, и взглядам Керенского, романтизировавшего и идеализировавшего революционное движение на улицах. Нельзя также не учитывать, что Керенский был восприимчив к массовым настроениям – возбужденная атмосфера восстания, которую приносили люди, постоянно прибывавшие в Думу, заражала и его.

К Таврическому дворцу подошел крупный отряд восставших войск, произошло столкновение между повстанцами и охраной Думы, начальник караула был ранен[219]. Это событие оказало огромное влияние на депутатов. Керенский устремился на улицу и обратился к восставшим с приветственной речью; тем самым устанавливался прецедент – речи думцев перед приходящими солдатами стали затем своеобразным ритуалом. К повстанцам обратились также социал-демократические депутаты Скобелев и Чхеидзе, но именно лидер фракции трудовиков оказался особенно ярок и резок: «Социал-демократы были очень сдержанны, Керенский говорил в более решительном тоне», – вспоминал журналист А. Поляков. Неудивительно, что порой современники вспоминали о выступлении только лидера трудовиков[220].

И именно об этих действиях Керенского восторженно писали в первые дни революции даже консервативные издания. «Новое время» сообщало:

…В Таврическом дворце ходили потрясенные депутаты. Заседал совет старейшин, не зная, что предпринять. Был прочитан приказ о роспуске. Решили не расходиться, но не было смелости сразу объявить себя правительством. Растерялись даже левые, и только когда кто-то крикнул:

– Толпа, солдаты! – Керенский без пальто и без шапки выбежал на Шпалерную и стал говорить речь.

– Мы с вами. Мы благодарим вас, что пришли, и обещаем идти вместе с народом.

Толпа подняла Керенского и качала[221].

Известный журналист не вполне точно описал события. Но показательно, что именно Керенского он сделал главным героем своего повествования. О речи депутата, обращенной к восставшим солдатам, писали в 1917 году чуть ли не все биографы Керенского[222]. Именно этот эпизод стал центральным для становления его репутации как вождя революции.

Керенский призвал восставших войти в Таврический дворец, сменить старую охрану и защищать Думу. Предводительствуемые им солдаты вошли в караульное помещение, которое, однако, уже оказалось пустым. Керенский отдал распоряжения об установлении караулов, телеграф Думы и входы во дворец были заняты восставшими солдатами. Вторжение вооруженной толпы в здание дворца влияло на настроение депутатов, укрепляя позиции левых и деморализуя консервативно настроенных членов Думы. Создалась новая атмосфера, и Керенский, пожалуй, лучше других мог ею воспользоваться. Это были смелые и рискованные поступки: возглавив бунтующих солдат, он открыто проявил себя как руководитель вооруженного восстания. С точки зрения верноподданных и законопослушных граждан империи, он действовал как мятежник, в глазах же повстанцев – приобретал своими решительными действиями статус руководителя революции; особенно возрос его авторитет у солдат. Неудивительно, что в марте влиятельный публицист именовал Керенского «одним из наиболее видных вождей восставшего войска»[223].

Впоследствии и сам Керенский использовал память об этом эпизоде: «…я ввел первую часть революционных войск в Таврический дворец и поставил почетный караул», – заявил он на заседании солдатской секции Петроградского Совета 26 марта, в то время, когда некоторые его действия стали объектом критики со стороны лидеров Совета[224]. И такая аргументация позволяла Керенскому сохранять свой авторитет среди рядовых депутатов. Ввод войск в здание Государственной думы был важнейшим событием в истории Февраля.

В 1917 году появились разные варианты описания этого эпизода. Они отличались друг от друга, но все авторы выделяли особую роль Керенского, нередко преувеличивая ее. Например, одна из провинциальных газет, ссылаясь на сообщение офицера-земляка, находившегося в столице, так излагала события: