«Товарищ Керенский»

Керенский не уставал демонстрировать свое внимание ветеранам революционного движения – в том случае, если их взгляды соответствовали его политическому курсу. Авторитет этих людей был важным ресурсом, укреплявшим его собственное влияние. Выступая на съезде социалистов-революционеров, он с подчеркнутым пиететом отозвался о партийных «учителях», «руководителях», «великих борцах». Себя же в этой речи Керенский скромно отнес к «ученикам и рядовым работникам», к эсеровской «молодежи», которая в период реакции «ощупью, в потемках на свой страх» несла «огонек партийной веры, партийной жизни». Завершая выступление, Керенский даже заявил с энтузиазмом делегатам, что, получив многое из общения с «лучшими борцами», он всегда стремится «хотя одну минуту снова почувствовать себя только простым рядовым, ничтожным, мелким вашим товарищем»[295]. Этот прием он использовал и ранее, выступая на Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов. Там он заявил: «Ко мне на помощь пришли старые учителя, которых мы знали с детства»[296].

В первые недели революции Керенский неоднократно появлялся на публичных церемониях в обществе В. Н. Фигнер. Она участвовала в некоторых инициированных им акциях – например, возглавила фонд помощи бывшим политическим заключенным, который был создан по инициативе министра юстиции. В прессе отмечалось, что на нужды бывших политических заключенных и ссыльных только за одну неделю, с 17 по 24 марта, поступило 340 тысяч рублей, они направлялись на имя Фигнер и О. Л. Керенской. Вместе со средствами, которые поступали ранее супруге министра, общая сумма пожертвований в этот фонд составила 2 миллиона 135 тысяч рублей[297]. Акция такого масштаба, долженствовавшая помочь «борцам за свободу», которых освободила революция, свидетельствовала об авторитете Керенского, а участие Фигнер придавало начинанию еще больший размах. Возможность же помогать бывшим заключенным и ссыльным, многие из которых в это время пополняли ряды политической элиты революционной страны, была и важным политическим ресурсом для министра и его окружения[298].

Особое значение для Керенского имела дружба с Брешко-Брешковской, ставшая основой их политического сотрудничества. Они познакомились в 1912 году, во время его поездки в Сибирь, когда он участвовал в расследовании Ленских событий. Одним из первых распоряжений Керенского на посту министра юстиции был приказ о немедленном освобождении Брешко-Брешковской, причем он потребовал от местных властей торжественно доставить ее в столицу. 29 марта, после триумфальной поездки по стране, она прибыла наконец в Петроград. Керенский участвовал в торжественной встрече «бабушки», в тот день он находился рядом с ней; политические противники министра говорили даже, что он играет при «бабушке» роль ее «пажа». Ей же льстило внимание популярного героя Февраля. По предложению Керенского старая революционерка жила в его официальных резиденциях – сначала в здании Министерства юстиции, а затем в Зимнем дворце. Во время деловых завтраков, на которых присутствовали политики и дипломаты, приглашенные Керенским, она играла роль хозяйки. Позднее Брешко-Брешковская вспоминала: «Поехали к нему, в помещение министра юстиции, и там он меня приютил. Я все спрашивала, как бы мне найти помещение, а он возражал: “А разве Вам здесь неудобно?”, и так мы остались добрыми искренними друзьями на все время, – я скажу, навсегда»[299]. Может быть, старая революционерка не всегда чувствовала себя комфортно в бывших царских покоях, однако она вновь уступила просьбам Керенского: «Просилась я снова на свободу и снова не решилась уехать, не смогла отказать желанию Александра Федоровича видеть меня по соседству с собой. Там и жила на третьем этаже», – рассказывала она в другом варианте своих воспоминаний[300].

О своих особых связях с Керенским Брешковская говорила уже в 1917 году. Показательно ее выступление в апреле в Ревеле, куда она поехала вместе с министром юстиции: «Временное правительство сильно тем, что в его среде стоит Керенский, социалист, преданный друг народа… У вас есть верный друг, и друг этот – Керенский… Мы с ним родные, и родные не кровным родством, а по духу»[301].