В спорах вокруг жизнеописаний Керенского отражались разнообразные конфликты того времени, и неудивительно, что эти споры интересны во многих отношениях. Отдельные эпизоды жизни Керенского – происхождение, семейные связи с бюрократическими кругами, некоторые скандалы, связанные с его деятельностью в Государственной думе, – опускались, замалчивались. Другие же, напротив, упоминались в различных жизнеописаниях, в биографических характеристиках, в резолюциях и газетных сообщениях, наконец, в автобиографических оценках, в речах Керенского и даже его приказах. Преследования со стороны «старого режима», нелегальная деятельность, юридическая защита «политических» в суде, смелые и «пророческие» речи в Государственной думе, а главное, активность в дни Февраля – прежде всего, ввод восставших солдат в здание Таврического дворца – эти эпизоды биографии Керенского были особенно важны для утверждения его революционной репутации. Отсылки к биографии должны были обосновать статус «испытанного» и «неутомимого» «борца за свободу», что, в свою очередь, являлось необходимым условием для утверждения образа революционного вождя. Немалое внимание уделялось и дару интуиции, которым, по мнению некоторых биографов, обладал Керенский. Способность быть «пророком» революции также обосновывала статус «вождя», харизматического лидера.
На протяжении десятилетий, предшествовавших революции, российские революционеры разработали жанр прославления своих «мучеников», «героев», «учителей». Эти приемы политической агиографии были использованы Керенским, его сторонниками и оппонентами: культ «борцов за свободу» становился официальным политическим культом новой России, а инициативы по его утверждению укрепляли авторитет политиков. В то же время политическое сотрудничество и дружба с авторитетными ветеранами освободительного движения позволяли Керенскому использовать их сакрализацию, осуществляемую посредством революционной пропаганды, как свой собственный ресурс.
Активно и инициативно участвуя в создании культа «борцов за свободу», Керенский одновременно становился частью этого культа, укрепляя свою репутацию «борца за свободу» как претендента на роль подлинного вождя народа. Героизируемая биография пламенного революционера, создававшаяся усилиями его сторонников, вписывалась в сакрализуемую историю революционного движения, которая становилась стержнем политики памяти новой России.
Полемика вокруг биографии Керенского, претендовавшего на роль «вождя революции», была связана с утверждением политической субкультуры подполья как основы политической культуры новой России. Эти дискуссии, в частности, содействовали утверждению текстов и образов, символов и ритуалов, оформлявших культ «вождя революции». При этом одни признавали Керенского «истинным вождем», а другие – нет. Однако в отношении должного набора качеств идеального «вождя революции» те и другие сходились – в данном случае позиции политических врагов порой были очень близки. Культ павших и здравствующих «борцов за свободу» создавал необходимую общую дискурсивную рамку для формирования культа «вождя».
Культурно-политическое творчество первых месяцев революции, творчество, в котором активную роль играл и сам Керенский, оказало немалое влияние на советскую политическую культуру. Последняя также включала и культ «борцов за свободу», и канон описания жизни «вождя», и соединение военно-патриотической и революционной традиций. Тексты, символы, церемонии и ритуалы, созданные в это время на основе революционной традиции для решения актуальных политических задач, оказались применимы и в последующие годы.
Глава II. «Революционный министр»
Во Временном правительстве, созданном 2 марта, Керенский занял пост министра юстиции. Казалось, единственный министр-социалист вынужден будет играть второстепенную роль. Между тем вскоре именно он стал восприниматься как «сильный человек в правительстве», как ведущий политик России. Лидер партии социалистов-революционеров В. М. Чернов 3 мая заявил: «Мы видели, что А. Ф. Керенский, вступивший на свой личный риск и страх в состав правительства, получил одно время от газет титул “самого сильного человека в России”, – а в составе Временного правительства он был один. Удельный вес министра зависит не от чисто личных качеств, а гораздо больше от того, кто стоит за его спиной»[306]
.Мы не знаем, насколько искренним был вождь эсеров: это заявление Чернов обращал к социалистам, опасавшимся участия своих партийных товарищей в правительстве, где количественно преобладали представители «буржуазии». Показательно, однако, что суждение Чернова не вызвало публичных возражений: очевидно, не только он считал Керенского «самым сильным человеком в России».