Важную политическую роль после Февраля стали играть умеренные социалисты, прежде всего меньшевики и социалисты-революционеры. Каждая из этих партий состояла из различных группировок, часть из них друг с другом враждовали. Так, если правые меньшевики и эсеры по вопросу о войне порой были очень близки к кадетам, то левые эсеры и меньшевики-интернационалисты нередко становились союзниками большевиков. В руководстве партий умеренных социалистов доминировали представители центра, которые пытались обеспечить партийное единство (по сравнению с социалистами Западной Европы российские «центристы» выглядели весьма левыми). До революции некоторые влиятельные эсеры и меньшевики были принципиальными противниками войны, поддерживали решения международной Циммервальдской конференции. Однако свержение монархии скорректировало их взгляды: теперь стоял вопрос не о защите ненавистной им самодержавной монархии, а об обороне «самой демократической страны», поэтому некоторые социалисты, отвергавшие ранее необходимость защиты России, стали «революционными оборонцами». Вместе с тем идея обороны оформлялась ими с помощью тех блоков антиимпериалистической и антибуржуазной риторики, которые входили в язык циммервальдизма. Завершить «империалистическую войну» умеренные социалисты предлагали путем заключения «демократического», справедливого мира – без аннексий и контрибуций – всеми воюющими сторонами. Программа такого мира содержалась в манифесте, принятом Петроградским Советом 14 марта. Но вплоть до заключения этого мира, считали революционные оборонцы, Россия вынуждена будет продолжать участвовать в войне – идею сепаратного мира они отрицали.
Вопрос о целях войны разделяли между собой различные политические силы страны: для Милюкова и его сторонников война не могла закончиться «вничью» – Россия должна была получить те территории враждебных государств, на которые претендовала. Лидеры же революционных оборонцев и, разумеется, противники войны отвергали программу Милюкова как «империалистическую».
Вопрос о войне был связан с вопросом об отношении к Временному правительству. Хотя лидеры Петроградского Совета участвовали в переговорах о создании правительства и разработке его программы, это не означало, что Совет полностью поддерживал правительство. Сотрудничество умеренных социалистов с Временным правительством в марте и апреле было обусловлено фактическими действиями министров по реализации согласованной с Советом программы. Эта условная поддержка, поддержка «постольку поскольку», реально ограничивала власть правительства. Для координации действий двух властных структур была создана контактная комиссия, но и это не устраняло возможности возникновения все новых и новых конфликтов: лидеры Совета стремились контролировать Временное правительство, но не желали брать на себя ответственность за его действия. И некоторые влиятельные социалисты воспринимали Керенского как политического «контролера», вошедшего в правительство для надзора за «буржуазными» коллегами. Резолюция Петроградской конференции социалистов-революционеров, принятая 2 марта, гласила: «Считая необходимым контроль за деятельностью Временного правительства со стороны трудящихся масс, конференция приветствует вступление А. Ф. Керенского во Временное правительство в звании министра юстиции, как защитника интересов народа и его свободы, и выражает свое полное сочувствие линии его поведения в дни революции, [линии,] вызванной правильным пониманием условий момента»[313]
.Министр юстиции воспринимался иногда даже как представитель Петроградского Совета в правительстве. Некоторое время утверждалось, будто он включен в правительство по требованию Совета, что не соответствовало действительности (но именно так описывал ситуацию, например, американский военно-морской атташе[314]
). Тем не менее поддержка со стороны Советов и комитетов, усиливающих со временем свое влияние, укрепляла положение Керенского в правительстве – это обстоятельство и имели в виду те журналисты, которые называли министра юстиции «самым сильным человеком в России».