Однако от публичной критики Совета Керенский благоразумно воздерживался, меньшевики и эсеры также не атаковали авторитетного политика, который считался товарищем председателя Исполкома Совета. Умеренные социалисты стремились использовать Керенского как инструмент для корректировки курса правительства. Видный социалист-революционер Н. С. Русанов в начале апреля говорил на Петроградской партийной конференции, что Временное правительство – это орудие «для укрепления… демократических завоеваний и для продолжения революции», которое имеет «преимущественно буржуазный характер»; однако действия Керенского заставляют правительство двигаться навстречу ожиданиям социалистов: «…лишь один человек, пользующийся в нем очень большим удельным весом в силу своей связи с социализмом и демократией, отклоняет его равнодействующую значительно влево», и оно «принуждено развертывать и отчасти уже осуществлять программу демократических реформ, совокупность которых ставит ныне Россию впереди западноевропейских демократий, где война страшно сузила права человека и гражданина»[319]
.Отчасти надежды умеренных социалистов на Керенского оправдались. Воздерживаясь от открытой критики лидеров Совета, министр юстиции публично атаковал своего коллегу по кабинету, Милюкова, осуждая его внешнюю политику. Споры двух министров выплеснулись на страницы газет. Керенский также сам беседовал с послами союзных держав, хотя это и не входило в сферу его ведомственной компетенции.
Ведя одновременно несколько сложных интриг, Керенский умело использовал для давления на своих партнеров по переговорам силу общественного мнения. Он гораздо лучше, чем какой-либо другой министр, работал с представителями прессы, много внимания уделял своим публичным выступлениям. Наконец, он разрабатывал собственный образ: и его политическая позиция, и роль объединителя, на которую он претендовал, проявлялись в его репрезентациях.
Министр юстиции, как уже отмечалось, занимал положение на границе «буржуазных» и социалистических партий. В Думе Керенский был лидером фракции Трудовой группы, а после Февраля заявил о своей принадлежности к партии социалистов-революционеров. Трудовики все же продолжали считать Керенского своим представителем и выражали в разных ситуациях поддержку министру и проводимой им политике. Однако политическое влияние трудовиков было не очень велико – существенной поддержки они оказать не могли.
Социалисты-революционеры стали после свержения монархии самой многочисленной политической партией. Правда, приток «мартовских» эсеров неоднозначно сказался на эффективности партийной работы. Впоследствии эсеры одержали убедительные успехи на выборах в местные органы власти, а затем – уже после падения Временного правительства – и на выборах в Учредительное собрание. Казалось бы, сотрудничество самого популярного лидера революции и руководства самой массовой политической партии взаимовыгодно. На деле, однако, безоговорочно Керенского поддерживали только «правые» эсеры, которые не были вполне довольны действиями партийного центра. «Правые» располагали немалыми финансовыми ресурсами, 29 апреля они начали издавать в Петрограде газету «Воля народа», которая особенно активно поддерживала Керенского и, по всей видимости, финансировалась благодаря помощи влиятельного министра. Однако массовой поддержкой «воленародовцы» также не обладали.
Керенский иногда – когда это было тактически выгодно – с гордостью упоминал о своей принадлежности к социалистам-революционерам. В таких ситуациях он говорил о «героической» истории партии, о мудрых партийных «учителях» и признанных, авторитетных «вождях». Однако на деле Керенский не был патриотом партии эсеров: его политическая позиция находилась как раз посередине между двумя лагерями – «демократии» (т. е. социалистов, обладавших влиянием в Советах и войсковых комитетах) и «буржуазии». Политическая линия Керенского располагалась на оси, образованной взаимодействием этих важнейших векторов. Он олицетворял данное соглашение, он был и главным действующим лицом, и символом широкой «коалиции всех живых сил страны», объединяющей умеренных социалистов и либералов.
Керенский, своеобразный политический солист, был слабо связан с массовой работой эсеров и партийным аппаратом. По его собственному признанию, он не интересовался партийными программами[320]
. К теоретизирующим политикам-социалистам, претендующим на «научное» понимание общественных процессов, делающим историю «по книгам», он относился с иронией, а то и с пренебрежением. Даже в мемуарах он свысока писал о «книжниках», пытавшихся втиснуть необычную и непредсказуемую ситуацию революции в узкие рамки своих партийных догм (в неопубликованных текстах, как мы увидим далее, он давал таким «книжникам» и более жесткие характеристики)[321].