«Товарищ Керенский»

З. Н. Гиппиус писала о встрече с Керенским 14 марта: «Он в черной тужурке (товарищ-министр), как никогда не ходил раньше. Раньше он был “элегантен”, без всякого внешнего “демократизма”». Показательно, что облачение в тужурку писательница восприняла как проявление «демократизма». Такая репрезентация прочитывается как заявка на роль «товарища-министра», министра-демократа, министра-социалиста. Гиппиус в своем «дневнике» фактически цитирует дневниковую запись Д. В. Философова, который описывал ту же встречу: «Сейчас был Керенский. В тужурке. Прежде вид у него был не такой демократичный. Скорее даже элегантный»[420]. В этой оценке противопоставление нынешнего революционного «демократизма» былой «элегантности» выражено еще сильнее. Облик министра юстиции, облаченного в тужурку, становился более демократическим, народным, республиканским. Рядом с ним другие министры, продолжавшие носить галстуки, выглядели чрезмерно респектабельно, «буржуазно». Этот эффект соответствовал тому политическому образу «демократа», который выстраивал Керенский.

И скромная тужурка – наряду с другими рассчитанными жестами революционного министра – вносила свой вклад в создание образа «демократа»: указывала на скромность и аскетизм, предполагала постоянную занятость министра государственными делами, занятость, которая не позволяла ему быть «элегантным». Демократичность же поведения и внешнего облика обуславливала в глазах некоторых приверженцев политика, чуть ли не гарантировала, принятие им верных и своевременных политических решений в интересах народа и демократии. Сторонник Керенского писал в 1917 году:

Отсюда этот удивительно «простонародный» характер его властности, которая истекает не от какого-нибудь декорума (какой там декорум – вечно в своей, кажется даже засаленной, курточке!), не от импозантности самой идеи представляемой им власти, – а коренится в том чувстве, с каким смотрит на него любой мужик, интеллигент, солдат, (украдкой) большевик, бормоча про себя:

– Ну, этот – наш…

Керенский принадлежит к натурам, которых их органическая демократичность может выбросить в счастливую минуту на недосягаемые высоты героизма, гениальной интуиции, могучих порывов воли…[421]

Новый образ политика в «засаленной курточке», который отличала бы «органическая демократичность», был важен для министра юстиции; он счел нужным говорить о себе уже в 1917 году следующим образом: «Высшая власть в куртке и без оружия»[422]. В то же время уже в марте современники отмечали и некоторую «военизацию» всего облика Керенского, рассматривая ее как «дань революционной эпохе и его роли в ней». Известная милитаризация облика министра юстиции, «министра народной правды» проявлялась и в том, что его повсюду сопровождали молодые офицеры-адъютанты, исполнявшие также обязанности его телохранителей. Можно предположить, что наличие такого сопровождения было важно для репрезентации самого Керенского, ибо на одной из фотографий, сделанных в его служебном кабинете в министерстве, он, облаченный в темную тужурку, запечатлен сидящим за рабочим столом, а по бокам от него стоят два молодых офицера в модных и не вполне уставных френчах. (Впоследствии, уже в августе, наличие подобного постоянного эскорта вызывало немало ироничных замечаний со стороны кадровых офицеров, но весной 1917 года никто не считал нужным критиковать влиятельного министра по такому поводу.) Суровый взгляд революционного генерал-прокурора устремлен на зрителя – фотограф явно желал создать облик энергичного и решительного государственного деятеля.

Другой официальный снимок, сделанный, очевидно, в тот же день, запечатлел Керенского в той же темной тужурке, сидящим за рабочим столом, в правой руке он держит перо, перед ним лежат документы. Министр производит впечатление человека, вынужденного на секунду оторваться от постоянных трудов по управлению государством.

Особое же распространение получил другой фотографический снимок министра – по-видимому, также сделанный во время этой фотосессии. Керенский изображен по пояс, в «наполеоновской» позе, правая рука заложена за край темной тужурки, левая, зажатая в кулак, – на письменном столе. На не подписанной еще бумаге лежит перо, а стопка книг служит для этого портрета фоном. Такая фотография могла восприниматься как изображение «демократического министра», готового применить силу для решительной защиты закона. Именно этот снимок публиковался в некоторых иллюстрированных изданиях[423].