«Товарищ Керенский»

На обложке московского театрального журнала «Рампа и жизнь», вышедшего в начале июня 1917 года, был помещен портрет Керенского. Подпись гласила: «Великий энтузиаст и вдохновенный романтик русской революции»[424]. Военный и морской министр был изображен как знаменитый актер: художник использовал известную дореволюционную фотографию Керенского (который к тому времени уже облачился в реальной жизни во френч защитного цвета) и представил его в элегантном костюме, со светлым галстуком, подпирающим стоячий воротник. Министр кажется загримированным, его глаза выглядят подведенными, а рот – подкрашенным. Вероятно, поводом для появления Керенского на обложке театрального журнала стала его речь в московском Большом театре (о ней пойдет разговор в следующей главе). Очевидно, профессиональные деятели театра рассматривали знаменитое выступление политика как выдающееся явление сценического искусства и эта оценка повлияла на оформление журнала.

Подобный портрет мог послужить иллюстрацией для характеристик, дававшихся Керенскому мемуаристами с разными взглядами: «актером» его называли многие, и в этих характеристиках доминировали негативные коннотации. Для целей настоящего исследования особенно важно, что уже в 1917 году в своих письмах и дневниковых записях многие современники, не сговариваясь, именовали популярного политика «актером» и подобные оценки оформляли критическое отношение к министру. В ходу были и другие близкие характеристики, еще более жесткие: «фигляр», «цирковой актер», «жонглер», «канатоходец». Керенского даже сравнивали с театральной «актрисой». Уже начиная с мая тема «актерства» министра присутствует на страницах некоторых газет, а затем и получает развитие[425].

В одних случаях прозвище «актера» отсылало к восприятию политика, который дела подменяет пышными речами, уделяет чрезмерное внимание внешним театральным приемам, красочным спектаклям власти, декоративным деталям, скрывающим суть его властвования. Ленин в июне 1917 года назвал Керенского «министром революционной театральности». Лидер большевиков утверждал, что политик красивыми, «театральными» речами маскирует классовую сущность Временного правительства, а в это время «буржуазные» министры – Шингарев, Терещенко, Львов – устраивают свои «дела»[426]. Актерство Керенского, внешне претендующего на роль энергичного «сильного политика», якобы служит ширмой для политики реальной, творимой за кулисами власти другими министрами, которые цинично, умело, без лишних слов выполняют волю правящего класса.

Данная Лениным характеристика предполагает и другую грань неприятия Керенского – отрицание его политического стиля. И это отношение к министру разделяли многие современники, приверженцы разных взглядов. «Театральные» ораторские приемы и жесты, «истерические» восторги его поклонников и в особенности поклонниц раздражали даже некоторых политических сторонников министра: все это противоречило их представлениям об образе серьезного и ответственного государственного деятеля.

Другое значение образа «актера» – профессиональная неискренность. Керенский-де готов играть самые разные роли, он может быстро и легко менять различные маски, он хочет казаться тем, кем не является в действительности, он подлаживается под непостоянные вкусы своей аудитории, под меняющуюся конъюнктуру. Оппоненты Керенского обвиняли министра в том, что он – с разной степенью таланта – играет роли, востребованные в данный момент его слушателями: «демократ», «социалист», «герой», «революционер», «сильный политик», «интернационалист», «человек дела», «искренний патриот», «надпартийный политик», «член партии»… За разнообразными политическими личинами, кажется, невозможно разглядеть личность политика, его истинные убеждения.

«Актерство» министра стало предметом размышлений профессиональных артистов, которые со знанием дела анализировали манеру выступлений Керенского, это нашло отражение в их мемуарах. А. Г. Коонен впоследствии вспоминала: