Товарищ Цзян Цин. Выпуск первый

Зажёгся свет, и стал виден чёткий, но менее прославленный профиль самой Цзян Цин с влажными от слёз глазами. Я — тоже затуманенными глазами — посмотрела на свои часы: было уже почти два часа утра, и моё внимание к времени не ускользнуло от взгляда Цзян Цин. Улыбаясь, она беспечно заявила, что это ещё только антракт. Как только камеры будут снова заряжены, мы увидим новый документальный фильм — об археологических раскопках, которые проводились с начала культурной революции около города Чанша в провинции Хунань, поблизости от места рождения Председателя Мао. А пока что, добавила она, мы будем продолжать фотографировать друг друга, начав с того места, где мы кончили ранее в этот день: на площадке для наблюдения за луной над лотосовым прудом в саду орхидей. Чтобы создать естественную обстановку дома, она поручила своему телохранителю Сяо Цзяо поставить огромные горшки с бамбуком и обеспечить яркое освещение помещения. Мы снимали друг друга, пожалуй, не менее часа.

Среди чудес, запечатлённых в археологическом документальном фильме, была «принцесса в рассоле», губкообразное тело которой было обнаружено после того, как она пролежала забальзамированной свыше двух тысячелетий. Цзян Цин упивалась этим фильмом, съёмкой которого она, видимо, руководила, и высказала свои замечания о его научной значимости, не разглагольствуя о строгом соблюдении авторами фильма принципов новой политики пролетарской археологии.

Ⅱ

В кино Цзян Цин работала только в 1936 и 1937 годах. Именно этим сообщением она и начала рассказ о периоде своей жизни, о котором обычно предпочитала умалчивать. Но, предупредила она, эти два года не следует рассматривать в отрыве от всей её остальной жизни. Людям нравится думать, что всю свою молодость она провела в борьбе за славу. Кое-кто утверждал, что единственной её целью в жизни было стать звездой к тому времени, когда ей исполнится 21 год. Но как же это далеко от истины! В своей артистической деятельности, как и во всём остальном, она начала с самой нижней ступеньки и медленно пробивала себе путь наверх. В 18 лет она уже имела постоянную работу как актриса, хотя жалованье получала очень маленькое. Помимо игры — а её только, видимо, и замечали посторонние,— тем, к чему она действительно стремилась в юности, была работа на благо коммунистической партии. Пронзительно вглядываясь в меня, она сказала, что иностранцы не сознают, как глубока её приверженность коммунизму. Ничего не знали до этого вечера о её глубокой и давней приверженности партии и другие члены нашей компании. Сказав это, она со зловещей улыбкой посмотрела на своё окружение: от её слов повеяло холодом, они как бы намекали, что возмездие в её власти.

На мгновение она замолчала; её напряжённый взгляд перебегал по лицам окружающих. Затем она снова заговорила. В течение многих лет, заявила она, она подвергалась — и всё ещё подвергается — политическим преследованиям в самой партии и вне её рядов. Откинув голову назад и театрально улыбаясь, чтобы рассеять напряжение, созданное ею у слушателей, она сказала:

— Моя настоящая специальность — это выворачивать валуны и камни. Тут я поистине героиня! Конечно, любая революционная работа прекрасна, какой бы непритязательной или масштабной она ни была. Если она делается хорошо, хвастать этим не следует, если же она делается плохо, надо повысить самодисциплину.

Заговорив затем быстрее, она продолжала cвой рассказ. Она подчеркнула, что не искала славы в фильмах. Но, когда она уже создала себе репутацию как актриса, к ней обращалось несколько кинокомпаний, пытавшихся вынудить её подписать с ними контракты. Лу Синь выступил в её защиту. Со своей позиции знаменитого писателя он критиковал их за столь беспощадное запугивание актёров. Крупнейшие киноантрепренёры (которые прямо или косвенно служили гоминьдану, например через Чжоу Яна и его партийных соратников по культурной работе) развернули контрнаступление, понося писателя и угрожая убить её. Таким образом, в годы своего пребывания в Шанхае и она и Лу Синь в одинаковой мере подвергались преследованиям. Её нервы, как и его, стали постепенно сдавать из-за постоянных нападок. Голос её зазвучал страдальчески, когда она заявила, что всякого рода люди и организации — националисты и коммунисты — замышляли убить её. Против неё были мобилизованы все средства информации — радио, газеты и другие влиятельные органы печати, кроме одной лишь шанхайской газеты «Дагунбао»[81]. Тактика, к которой они прибегали, была, по её словам, вероломной и коварной, хотя и обычной во времена белого террора. Они распространяли слухи, что её собираются похитить. По существу, её старались довести до самоубийства. Она, как частное лицо, не обладала никакой властью. Не имея доступа к органам информации, она не могла защищаться от нападок людей, среди которых были и те, кто контролировал эти органы. Когда же она осознала свою полную изолированность и уязвимость, то изо дня в день жила в страхе. Здоровье её ухудшилось, и у неё угрожающе понизилась сопротивляемость организма болезням.