«Оно было горячее, когда я впервые взял его, горячее, как пылающий уголь, и я ожег руку и сомневался, пройдет ли когда-нибудь боль. Но постепенно Кольцо остывало и как будто сморщилось, хотя ни форма его, ни красота не изменились. А надписи на нем, бывшие вначале так же ясны, как яркое пламя, теперь едва различимы. Они написаны в старой манере Эрегиона, ведь в Мордоре нет своего письма для столь тонкой работы. Но язык надписи мне неизвестен. Мне кажется, это язык Черной земли, грубый и отвратительный. Какие злые мысли здесь записаны — я не знаю, но снимаю копию с надписи, пока она совсем не поблекла. Кольцо, может быть, несет жар руки Саурона, черной и, однако, горевшей пламенем. Эта рука убила Гил-Галада. Может, если Кольцо вновь накалить, письмена проявятся. Но я не стану рисковать: из всех изделий Саурона это — самое прекрасное. Оно уже драгоценно для меня, хотя заплатил я за него великой болью».
Прочитав эти слова, я понял, что мои поиски окончены. Ибо надпись, как и предполагал Исилдур, была сделана на языке Мордора и слуг Башни Тьмы. И содержание ее было известно. В те дни, когда Саурон впервые надел Кольцо, Келебримбор, создатель Трех Колец, заподозрил недоброе, услышав, как он произносит эти слова, и таким образом была открыта его злая сущность.
Я немедленно распрощался с Денетором, но, когда направился на Север, до меня дошли из Лориена вести о том, что Арагорн проходил этим путем и что он разыскал создание по имени Голлум. Поэтому я решил увидеться с другом и выслушать его рассказ. Я даже не смел гадать, какие смертельные опасности он преодолевал в одиночку.
— О них незачем рассказывать, — заметил Арагорн. — Если человеку предстоит открыто пройти у Черных Ворот или топтать цветы в долине Моргула, он должен готовиться к опасностям. Я тоже в конце концов отчаялся и решил возвращаться домой. И тут, благодаря неожиданной удаче, увидел то, что искал: следы мягких ног на илистом берегу пруда. След был свежий и вел не к Мордору, а от него. По краям Мертвых Болот шел я по нему и наконец отыскал. Блуждая среди стоячих озер, глядя в воду до самого наступления тьмы, я поймал его, Голлума. Он был вымазан зеленой слизью. Боюсь, у нас с ним нет оснований для теплого чувства: он меня укусил, и я с ним не особенно церемонился. Ничего иного, кроме следов укуса, мне от него получить не удалось. Я думаю, это была худшая часть моего путешествия — дорога назад, когда я следил за ним днем и ночью, заставляя его идти за собой с веревкой на шее, пока, измученный голодом и жаждой, он не смирился. Так я привел его в Мерквуд и передал эльфам — мы договорились об этом заранее. И я с удовольствием избавился от его общества: уж очень он вонял. Надеюсь, мне никогда больше не придется смотреть на него. Но пришел Гэндалф, и начались их долгие разговоры.
— Да, долгие и утомительные, — согласился Гэндалф, — но небесполезные. Прежде всего, рассказ Голлума о потере Кольца согласуется с тем, что нам только что, и впервые открыто, рассказал Бильбо. Но я узнал также, что Кольцо досталось Голлуму из Великой Реки вблизи Полей Радости. Я узнал также, что он владел им долго. Власть Кольца продлила его годы далеко за пределы обычной для его маленького народа продолжительности жизни. Но таким свойством обладает только Великое Кольцо.
А если и этого доказательства недостаточно, Гальдор, то есть еще одно испытание, которому я подверг Его. На этом самом Кольце, что вы все видите гладким и круглым, имеется надпись. Письмена, о которых говорил Исилдур, все еще могут быть прочтены, если у кого-нибудь хватит силы воли бросить Кольцо на время в огонь. Я сделал это и вот что прочитал:
Голос чародея поразительно изменился. Он внезапно стал угрожающим, властным, твердым как камень. Тень, казалось, легла на полуденное солнце, и у порога на мгновение сгустилась тьма. Все вздрогнули, а эльфы закрыли уши.
— Никогда раньше никто не осмеливался произносить слова этого языка в Имладрисе, Гэндалф Серый, — сказал Эльронд, как только тень рассеялась и все с облегчением вздохнули.
— Будем надеяться, что больше этого никогда и не произойдет, — ответил Гэндалф. — И все-таки я не прошу у вас прощения, мастер Эльронд. Ибо, если мы не хотим, чтобы вскоре этот язык звучал во всех уголках Запада, все должны уяснить: эта вещь действительно то, чем ее считают Мудрые, — Сокровище Врага, преисполненное всей его злобой. В нем заключена большая часть его Силы. К нам из Черных времен дошли слова, услышав которые кузнецы Эрегиона поняли, что их предали: