Тоже мне новости

Без видимых усилий я влюбился.
По трассе странницы-машины продвигались,
земля и небо в снегопаде бились,
водители водителей пугались.

И в этом обложном пространстве,

и в этом воздухе створоженном
я ехал в праздничном убранстве
приподнятый, прямой, встревоженный.

Нельзя сказать, что не было за мной

того, что называют «грузом лет»,
нельзя сказать, что медом и вином
я представлял заснеженный рассвет,

но мне открылась пустота любви,

все пазухи, карманы страсти,
вся незаполненность и неба и земли,
вместилище надежды и участья.

Не то, чтоб верил я во что-нибудь такое,

чтоб что-то новое я принял или понял,
но даже за тревогу стал спокоен
и даже снег я обнял.

Живейшим утренником в пробках протолкавшись,

подобно муравьям в Москву сползаясь,
машины чавкали дорожной кашей
и друг на друга огрызались.

«В последний раз ты выглядела вяло…»

В последний раз ты выглядела вяло,
презрительно, твои слова
ложились комьями на одеяло,
покачивалась голова.

Кутаясь в кружево, ты допивала кофе,

гасила сигарету и молчала.
По телевизору на выручку пехоте
двигались танки вал за валом.

Я обомлел. Я думал: четверть века

с тех пор как ты вот так сидела.
Не человек – подобье человека,
не тело, а подобье тела

сосуществуют с жизнью ежедневной,

в которой я, которая во мне.
В последний раз ты выглядела нервной,
возможно, по моей вине.

Живя, не претендуя на бессмертье,

хотя уже значительнейший срок,
во временах прострелено отверстие —
путь не далек. Хоть шерсти клок.

«Кто ушел сквозь эти дали…»

Кто ушел сквозь эти дали
в небывалые высоты
и кому же наплевали
в душу наши идиоты,

наши теплые друзья,

забывая, что болезненно
уходить сквозь эти дали —
мы же тоже не железные —
я и ты и ты да я.

«Сидим посасывая пиво…»

Сидим посасывая пиво
весной у мутного окошка.
Ах! Скоро в воздухе счастливом
забьются деловито мошки.

Ах! Скоро из земли трава

пойдет зеленая по-новому.
Гуляют в голове слова
кандальником раскованным.

Гуляя так, гуляя сяк,

идя на поселенье,
бутылки зашвырнув в овраг,
плеща из луж весенних

на брюки мох, на куртку грязь,

себе на морду брызги,
он руки тяжкие растряс,
затекшие от жизни.

А мы сидели у окна,

следили за кандальником.
К нам за город пошла весна
дорогой дальнею.

«Уже урчат в пруду ляг…»