Траектория полета

– Да. – Джеймс помолчал, понимая, как подействовали на меня его слова. – Джорджия, сколько лет Берди?

Я покачала головой, забыв, что он не может меня сейчас видеть.

– Я уже говорила вам, мы не знаем… мы так и не нашли ее свидетельство о рождении. Примерно семьдесят пять.

– То есть в 1947 году ей было лет семь?

– Но это… – Я хотела сказать «невозможно». Трудно поверить, хотя такое определенно возможно. Я надавила ладонью на висок, вспоминая то, что знала из бабушкиных рассказов.

– Берди не из Апалачиколы. Они жили у родителей моей бабушки в Гейнсвилле, там Берди родилась и провела первые годы жизни. Они переехали в Апалачиколу после войны. – Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить еще что-нибудь. – Дом принадлежал дедушкиному брату, который погиб на войне, и после того, как умер мой прадед, Берди и ее семья переехали в Апалач. Никто в Апалаче не знал Берди маленьким ребенком, потому что она приехала сюда, когда была уже старше.

Краткая пауза.

– Примерно в семь или восемь лет?

– Да, – прошептала я в трубку. – Что стало с Колетт?

– Мы пока не знаем. Кэролайн и Элизабет пытаются выяснить.

Мы оба надолго замолчали. Джеймс первым заговорил:

– Вы же понимаете, что это значит? – Я не ответила, и он добавил: – Это значит, что мы с вами еще не закончили.

Я понимала, что Джеймс говорит не о фарфоре и не о Берди. Вот почему я не люблю прощаний. Они напоминают о том, что́ я оставила позади и от чего сбежала. Я не хотела новых связей и обязательств, чтобы не прощаться, и напомнила себе об этом, прежде чем ответить.

– Нет. Закончили. Я продолжу поиски и включу любую информацию, которую найду, в свой отчет, который отправлю Кэролайн.

Я все еще ждала ответа, когда вдруг поняла, что слушаю пустоту. Отняв телефон от уха, я посмотрела на экран и увидела: «звонок завершен». Но вместо того чтобы испытать облегчение, почувствовала жар и холод, словно подцепила простуду. Я резко встала. Мне нужно двигаться, чтобы не думать о внезапной пустоте в душе.

Я прошла в кабинет мистера Мэндвилла, остановилась у стола его секретаря. Джинни Стоукс подняла на меня большие голубые глаза и откинула прядь светлых волос. Я показала свой айфон.

– Вы знаете, как эта штука работает?

Джинни была, вероятно, лет на десять меня старше, но закатывание глаз ей удавалось не хуже, чем Бекки. Она протянула руку.

– Что вам показать?

– Мне нужно найти телефонный номер в Апалачиколе, штат Флорида, – сказала я, протягивая ей телефон. – Может он это делать?

– Имя и фамилия?

– Вообще-то это городская библиотека. Мне нужно поговорить с человеком, который там работает.

У Дженни ушло меньше пяти минут, чтобы найти номер. Она передала мне телефон.

– Видите гиперссылку рядом с иконкой телефона? Кликните, и ваш телефон наберет номер библиотеки.

Я забрала мобильный, поблагодарила Джинни и ткнула в указанную ссылку. Кати Грин упоминала, что у нее есть доступ ко множеству баз данных и исследовательских ресурсов. Мне необходимо разузнать как можно больше о связи фамилии Мутон с Шато Болью во Франции. Правда, слушая длинные гудки, я надеялась, что никакой связи я не найду.

Глава 34

«Три самые трудные для понимания вещи: ум женщины, работа пчел и движение вод».

Шотландская пословица.

Из «Дневника пчеловода» Неда Бладворта

Мейси

У окна в комнате, которая находилась в башне, Мейси расчесывала волосы Берди. Та давно перестала напевать, больше не произнесла ни слова, однако воцарившаяся в доме тишина не стала такой умиротворяющей, как Мейси надеялась, годами живя в постоянном шуме. Тишина, казалось, была наполнена ожиданиями и страхом, словно из табакерки вот-вот выскочит чертик.

Впервые такая тишина наступила на следующий день после того, как Лайл нашел Берди бредущей по улице с лиможской чашкой в руках. Или, возможно, днем позже – когда уехала Джорджия. Чашка была все еще у Мейси. Кэролайн просила передать ее Джорджии, но Мейси забыла. Она поставила чашку на свой туалетный столик, чтобы видеть ее каждый день, но почему-то медлила отправлять ее в Новый Орлеан. Она не могла решить, прикладывать ли к ней записку. Хотя неважно. Даже видя чашку несколько раз в день, она все равно забывала ее отправить.

Мейси вела щеткой по выцветшим прядям матери, впервые замечая, как они поредели и потускнели. Но глаза Берди все еще оставались яркими и внимательно вбирали все, что видела вокруг себя Мейси, и многое из того, что Мейси видеть не могла. Как будто вся энергия, которую Берди когда-то излучала, сконцентрировалась на одной-единственной мысли. Мейси не была уверена, нравится ли ей это изменение, и задавалась вопросом, не проще ли была жизнь тогда, когда Берди интересовал лишь выбор оттенка помады и она не носила ночную рубашку весь день. Изменение пугало ее, ибо она не могла понять, что происходит в голове у матери, что за планы она обдумывает и во что они могут вылиться.