Трагедия династии Романовых

Впрочем, военных сил, имевшихся в распоряжении Протопопова, оказалось недостаточно, так как из всего огромного санкт-петербургского гарнизона к действиям против населения можно было привлечь «только самые надежные части резервных гвардейских батальонов». Поэтому Протопопов заявил царю о настоятельной необходимости отозвать с фронта несколько верных гвардейских полков. Царь сначала ничего не ответил. Но через несколько дней «совершенно неожиданно, – говорит Протопопов, – когда я отдыхал за час до начала званого вечера, его величество мимоходом сказал: «Я подумал, что гвардейские кавалерийские части слишком долго находятся под огнем, хочу дать им отдых. Я приказал Гурко направить на их квартиры конных гренадеров, уланов, конногвардейцев и казаков с Урала». «Государь, я рад слышать такое решение», – ответил я. Он едва заметно улыбнулся, пожал мне руку крепче обычного и попрощался. Подобные меры, принятые царем, дали мне надежду на облегчение».

Однако гвардия не захотела покидать фронт, возможно не желая выглядеть в глазах страны «монархическим арьергардом», по ироническому выражению некоторых офицеров. В ночь на 21 февраля (6 марта), накануне своего последнего отъезда в Ставку Верховного главнокомандующего, располагавшуюся в Могилеве, царь вдруг вошел в зал царскосельского дворца, где Протопопов докладывал царице.

«Несмотря на свойственное ему удивительное самообладание, – говорит Протопопов, – я видел, что он обеспокоен. Встретил взгляд жены, выдавил улыбку. «Ничего особенного, но я должен прервать ваше совещание, – сказал он. Потом обернулся ко мне, добавил: – Пройдемте ко мне в кабинет», – и вышел. Его величество молча шел по коридору, я следом. Войдя в кабинет, он закрыл за мной дверь, направился к столу. Я ужасно встревожился, впервые видя царя в таком смятении. Несколько минут длилось молчание. «Знаете, что сделал Гурко? – сказал он. – Вместо четырех гвардейских полков прислал нам три матросских экипажа». Кровь бросилась мне в лицо, я инстинктивно сдержал мгновенно вспыхнувший гнев. «Это уже переходит всякие границы, государь, хуже, чем неповиновение. Гурко обязан с вами советоваться, прежде чем изменять ваши приказы. Всем известно, что в матросы набирают фабричных рабочих, это самые революционные части в наших вооруженных силах». – «Вот именно! Но последнее слово останется за мной. Я никак этого не ожидал. А вы еще считаете мой отъезд на фронт преждевременным». – «Ситуация, государь, требует вашего одновременного присутствия в двух местах. Вы должны поспешить в Ставку и поскорей вернуться. Надо им внушить, что нельзя не исполнять императорские приказы». – «Разумеется!.. Я сделаю Гурко самый серьезный выговор и пришлю вам кавалерию».

Однако последняя надежда не оправдалась, конная гвардия так и не пришла.

22 февраля (7 марта) император отправился в Ставку, несмотря на настойчивые уговоры царицы и Протопопова не покидать в столь опасной ситуации Царское Село. Спустя ровно пятнадцать дней, 2 (15) марта, на станции под Псковом царь был вынужден подписать отречение от своего имени и, ко всеобщему удивлению, от имени сына.

Тем не менее, 24 февраля (9 марта) генерал Дубенский, официальный историограф при Ставке Верховного главнокомандующего, писал: «Жизнь понемногу возвращается в свою колею. Все идет по-прежнему. Для него (царя) ничто не изменилось. Лишь случайные внешние причины могут к этому привести». Даже утром 27 февраля (12 марта), то есть в день революции, в Ставке Верховного главнокомандующего все было спокойно, и дворцовый комендант генерал Воейков смеялся и шутил, наводя в своем доме порядок, «цепляя шторки и развешивая картинки». Только вечером того же дня благодушное настроение императорской свиты круто изменилось.

В Санкт-Петербурге складывалась совершенно иная ситуация. На следующий день после отъезда императора, 23 февраля (8 марта), в городе то и дело вспыхивали голодные бунты.

24-го беспорядки приняли размах восстания. Контроль за развитием событий перешел от полиции к коменданту военного округа, наделенному полнотой власти войскового командующего. Завязывались перестрелки, но вскоре казаки начали брататься с рабочими.

25-го восстание охватило все городские районы, заводы остановились, газеты не выходили, как в полиции, так и среди народа были убитые и раненые. На исходе ночи комендант военного округа генерал Хабалов получил от царя телеграмму, составленную в самых сильных выражениях: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией». В тот же день Родзянко велел отыскать в Гатчине великого князя Михаила, брата царя, чтобы провозгласить его регентом, если царь отречется. В Думе шли непрерывные совещания.

Ночью состоялось бурное заседание кабинета. Протопопов требовал крайних мер, роспуска Думы: царь уже на всякий случай подписал соответствующий указ. Однако большинство министров поддерживало Думу, и многие предвидели отставку кабинета.