Трагедия казачества. Война и судьбы-2

Я вытащил портмоне, достал из него югославянские документы, с десяток фотографий, оставив себе фотографию отца и матери, а все остальное передал Тане. Начал снимать часы, но передумал — авось пригодятся. Таня указала мне пальцем на грудь. «Сними», — сказала она мне. «Нет, этого я не сниму». У меня было три награды: Железный Крест, Крест за хорошую службу и штурмовой значок.

Когда я все отдал Тане, глядя ей в глаза, сказал: «Прощай Таня, да хранит вас всех Господь. Молитесь за меня» и добавил: «По-прежнему, Таня». «Я тоже, Ваня», — ответила она. Это обозначало, что мы любили друг друга.

Со слезами на глазах, Таня с вещами ушла к своей запряженной повозке, где находились вещи. Я сел, на душе тяжело. Рука не дает покоя, все время тянет влево. Сижу и смотрю на фотографию отца и матери. В моей голове, как в фильме, пролетает моя короткая жизнь. Ведь мне только 21 год, я еще жизни не видел. Мне так хочется жить, мне хочется любить, мне хочется, чтоб меня любили. Вспомнил, как в октябре 1941 года мне сказала мама: «Сынок, бросай учиться, пришла пора Кубань и Россию спасать, тебе на службу идти пора».

Вспомнил, как меня за день до отъезда в Русский Корпус мои друзья и подруги провожали. Как через неделю, пройдя предварительную медицинскую комиссию в городе Нише, меня на железнодорожной станции провожала мать. За несколько минут до отъезда поезда я стал на колени перед мамой для благословения на платформе. Мама меня провожала и благословляла на службу по старому казачьему обычаю, так, как она раньше провожала в России моих братьев.

У мамы в России осталось восемь сыновей и четыре дочери, я последний.

При благословении я помню ее последние слова: «Прости сыночек, я бы тебе коня хорошего для службы приготовила и запасных ухналей на дорогу дала, но мы не на Кубани, мы на чужбине». Тогда она мне дала какой-то маленький пакетик, зашитый в полотно. «Вот этот пакетик, где бы ты не был, всегда держи при себе, откроешь его только тогда, когда будет крайне необходимо. Он тебе поможет. Не забывай Бога, будет худо, молись Николаю Чудотворцу. Он спас меня, он спасет и тебя», — со слезами сказала она. Я поцеловал матери руку, затем в щеки три раза. «Ну, сыночек, в добрый час. Да хранит тебя Господь». Чиновник в красном картузе свистнул в свисток, и я на ходу вскочил в вагон. Через окно я видел, как моя мама долго махала рукой и концом своего головного платка утирала слезы.

Вспоминаю, как я уже солдатом, впервые беседовал с моим Войсковым Атаманом — генералом В.Г. Науменко. Для меня это была великая честь.

Вспомнил, как меня казаки бросали в воздух на «ура», когда я получил Железный Крест. Я не забыл наши первые встречи с Таней и наши любовные приключения. В моей голове последняя встреча в Сифиен зале в Вене с легендарным Кубанским генералом А.Г. Шкуро, который был на пропагандном концерте РОА, на котором держал слово Г.Н. Жиленков.

«Что, Ваня, уже джигитуешь?» — спросил он. «Начинаю», — ответил я. «Давай, начинай, из тебя выйдет хороший джигит».

Да, а сейчас я «джигитую» в английском грузовике под четырьмя дулами английских автоматов. И вдруг я сказал: «Дайте мне коня, мне джигитовать хочется». Все удивленно посмотрели на меня. Кто-то спросил: «Какого вам коня?» «Любого», — ответил я.

Когда было какое-либо празднование в первом казачьем полку Русского Корпуса, командир полка генерал Зборовский всегда звал хор трубачей, хор песенников, в котором я служил. Когда он кивал регенту хора П. Кошелю подойти к нему, мы все хористы знали, что он хочет, чтобы мы спели ему его любимую песню: «Было время золотое, да как сон оно прошло»…

Я продолжал смотреть на фотографии папы и мамы и потихоньку начал петь: «Было время золотое…» Мой голос становился все громче и громче. Невольно у меня текут слезы, я вижу, что дядя Коля тоже вытирает слезы. Кто-то из офицеров сказал: «Еще один помешался». Услышав это, я ответил: «Нет, господа, я не помешался, мне только больно и обидно, что так рано мою дорожку «ранним снегом занесло».

Уже час дня, а колонна не двигается. Мы не знаем, почему такая задержка. Вдруг я увидел, как два англичанина повели майора Островского по мосту через речушку, к горе. Я махнул Тане, чтобы она подошла и сказала, что случилось. Напуганная, она сказала, что майора Островского повели на расстрел. Она подробностей не знала, но слышала, что он что-то сказал генералу, что тому не понравилось. Мы все в грузовике ужаснулись. Значит не могли дождаться, когда нас большевики расстреляют. Начинают большевистский метод сами применять. Я послал Таню узнать, что происходит там. Было чудо. У казаков есть поговорка: «Бог не без милости, казак не без счастья». Майору Островскому было сказано, что он может ехать на своей машине «Фольксваген». Его вестовой Иван погрузил необходимые вещи, а также «Карла Ивановича», которого он не хотел отдать англичанам, которые так его просили.