Трагедия казачества. Война и судьбы-2

Хорунжий Трескин попросился быть шофером. Начали заводить машину, а она не заводится. Тогда всех пересадили в грузовик, а Островскому сказали, что он поедет в «джипе» вместе с английским майором. Майор и полковник сказали Островскому, что будет лучше для него, если он снимет все награды. У него было два Железных Креста, все восточные ордена и еще какие-то итальянские награды за храбрость.

Островский снял все награды, сорвал все ленточки и бросил их на землю. Полковник нагнулся и подобрал все награды, отряхнул с них пыль, аккуратно замотал в бумажку и положил их в кошелек со словами, обращаясь к Островскому: «Это будет память о Вас и о Вашем поведении». Тут майор Островский вскипел, он бросил папаху на землю. «Ну теперь я не поеду!», — заявил он. И начал их крыть: какие они джентльмены? Как они торгуют людьми, какое у них «джентльменское» поведение с офицерами? Что он эмигрант и ничего общего не имеет с Советским Союзом и т. д. Как они столетиями чужими руками загребают жар.

Переводчик дословно все перевел английским офицерам, начался шум, крики и, наконец, приказали расстрелять майора Островского. Его подхватили под руки, толкая его в бока и в спину, повели через мостик на другую сторону ручейка. Но через некоторое время его вернули, посадили в джип на переднее сидение, приставив два автомата к голове и спине. Джип с майором Островским быстрым ходом помчался по дороге. Вскоре их догнал мотоциклист и что-то сказал шоферу. И вдруг этот джип повернул обратно. Островского привезли в штаб лагеря, какой-то офицер принес ему чашку чая и бисквиты. Островский подумал, что это перед расстрелом. Затем подошли почти все офицеры, которые были с ним раньше, подошел и мотоциклист, который имел какую-то бумагу, прикрепленную на картонке. На ней было что-то написано. Эту бумагу положили перед Островским, и он думал, что ее нужно подписать перед расстрелом. Но ручки у него не было, и он сказал: «Так как мое перо украдено солдатами гвардии Его Величества, короля Великобритании, я прошу дать мне перо или карандаш».

Тут получилось замешательство у офицеров. Наконец, они объяснили Островскому, что он их не понял и что его подпись не нужна, что он спасен и на этой бумаге должен дать о себе сведения.

Островский спросил, что будет с другими. Один из офицеров ему сказал: «Вы все — Белые Русские, наши друзья, выехавшие до 1938 года из Советского Союза, и не подлежите выдаче. Идем записывать Ваших друзей». Таня снова подошла к нам, сказала, что Островского вернули и что теперь идет запись старых эмигрантов. Когда я услышал это, я чуть не выпрыгнул из грузовика. «Таня, беги быстро и принеси мне мою зеленую «личную карту», она в кошельке. Таня принесла мне мой Югословенский паспорт. Я говорю дяде Коле: «Дядя Коля, Вы брат моей мамы. Вы из города Ниша. Ведь Вы все документы порвали в лагере. Он обрадовался. «Значит, ты мой племянник». «Да, Вы мой дядя», — ответил я.

Еще два офицера согласились со мной: один будет из Белграда, а второй из Крагуевца. Второй несколько раз переспросил меня, как выговаривается Крагуевиц. Я обратился к офицеру в чине капитана: «Господин гауптман, Вы тоже из Югославии?» Он мне спокойно ответил: «Никак нет, я не из Югославии, я из Советского Союза. У казаков нет старых и новых эмигрантов и никакого разделения у казаков не смеет быть. К тому же, я не большевик и не англичанин, и моя казачья и офицерская честь не позволяет мне врать». Он спросил рядом сидящих с ним трех офицеров, желают ли они стать югославами, но они переглянувшись, сказали: «Нет». Я сразу заметил, что это был их командир.

Какая казачья верность! До конца остались верными своему командиру, даже рискуя ехать на верную смерть.

Переписка уже дошла до грузовика позади нас. Мы — следующие на очереди, сердце мое усиленно бьется, жду, чтобы поскорее подошли к нам. Вижу, как солдат с бумагой и переводчик стоят и смотрят на нас. Я держу паспорт в руке. Вдруг солдат и переводчик уходят. Значит все грузовики за нами переписаны и остаются, а наш, последний в колонне едет в Советский Союз.

Я начал кричать и махать паспортом, а меня автоматчик в ребра автоматом. Я не обращаю на него внимания и продолжаю кричать. Таня, увидев, что я кричу, подбежала и я ей сказал, чтобы объяснила хорвату-переводчику наше положение. У меня не хватает дыхания, каждую секунду колонна может двинуться.

Солдат, переводчик и Таня подошли к грузовику и меня первого сняли с него. Возможно, мои сапоги помогли… Я дал паспорт солдату, он долго смотрел на него. Мне показалось, что он умеет читать, что там написано. Переводчику я сказал, что Коля — мой дядя, и два офицера тоже из Югославии. Им сказали слезть с грузовика, солдат спросил, где их документы. Они все трое показали пальцем на лагерь. Я добавил, что они их порвали.