Король. Действительно, не должно быть такого места, которое давало бы убежище убийству. У мести не должно быть границ. Но, добрый Лаэрт, если вы хотите это сделать, не выходите из своей комнаты. Когда Гамлет вернется, он узнает, что вы здесь. Мы подошлем к нему людей, которые будут восхвалять ваши совершенства и вдвойне приукрасят ту славу, которую создал вам этот француз. И, наконец, мы сведем вас и побьемся об заклад. Он, по своей беспечности, великодушию, не будет внимательно рассматривать рапир. Итак, легко, с небольшой ловкостью рук вы сможете выбрать непритупленную рапиру и в этом состязании рассчитаться с ним за вашего отца.
Лаэрт. Я так и сделаю. И с этой целью я смажу свою рапиру. Я купил у знахаря снадобье столь смертельное, что если только окунуть в него нож и ранить этим ножом до крови, не найдется такой искусно приготовленной припарки, составленной из всех трав, имеющих целебную силу под луной {229}, которая смогла бы спасти человека от смерти, даже если он только оцарапан. Я трону острие моей рапиры этой отравой, так что, если я хотя бы слегка его задену, это станет смертью.
Король. Обдумаем все хорошенько. Взвесим, когда и какими средствами нам удобнее всего осуществить наш замысел. Если он может потерпеть неудачу и благодаря плохому исполнению наше намерение станет явным, лучше совсем не пробовать. Поэтому к нашему замыслу нужно прибавить второй, который выдержит, если первый лопнет при испытании. Постойте! Дайте мне подумать. Мы устроим торжественный поединок между вами, двумя искусными фехтовальщиками. Нашел! Когда во время поединка вам обоим станет жарко и захочется утолить жажду, - нападайте яростней, чтобы добиться этого, - и когда он попросит пить, у меня будет наготове кубок. И если он только пригубит его) - пусть даже посчастливится ему избежать вашего ядовитого удара, - наш замысел осуществится. Но, постойте, что за шум?
Входит королева.
Что случилось, милая королева?
Королева. Одна печаль следует по пятам за другой, так быстро идут они чередою. Ваша сестра утонула, Лаэрт.
Лаэрт. Утонула? О, где?
Королева. Над ручьем наискось растет ива, которая отражает свои листья в зеркальном потоке. Туда пришла она с причудливыми гирляндами из листков, крапивы, маргариток и тех длинных пурпурных цветов, которым откровенные на язык пастухи дают грубое название, а наши холодные девушки называют пальцами мертвецов. Когда она взбиралась на иву, чтобы повесить на свисающие ветви сплетенные ею венки из цветов и трав, завистливый сучок подломился и вместе со своими трофеями из цветов она упала в плачущий ручей. Широко раскинулась ее одежда" и некоторое время держала ее на воде, как русалку, и в это время она пела отрывки старых песен, как человек, не сознающий своей беды, или как существо, рожденное в водяной стихии и свыкшееся с ней. Но это могло продолжаться недолго: пока ее одежда не отяжелела от воды и не потащила несчастную от мелодичной песни к тенистой смерти.
Лаэрт. Увы, значит она утонула?
Королева. Утонула, утонула!
Лаэрт. И без того слишком много для тебя воды, бедная Офелия, и потому я удержусь от слез. И все же мы не можем без этого обойтись: природа соблюдает свой обычай, чтобы говорило чувство стыда. Когда я пролью слезы, я перестану вести себя, как женщина. Прощайте, милорд. У меня на языке пламенная речь, которая готова вспыхнуть, но эти глупые слезы гасят ее. (Уходит.)
Король. Пойдем за ним, Гертруда. Какого труда мне стоило успокоить его бешеный гнев! Теперь, боюсь, смерть Офелии снова возбудит его. Поэтому последуем за ним.
Уходят.
Входят два комика-простака {230}.
Первый. Нужно ли хоронить по христианскому обычаю ту, которая добровольно искала спасения души?
Второй. Да. И поэтому немедленно копай ей могилу. Следователь разбирал ее дело и присудил ей христианское погребение.
Первый. Как же это возможно, если только она не утопилась при самозащите?
Второй. Так уж решено следователем.
Первый. Тут, значит, "se offendendo" {231}. Иначе не может быть. Ведь вот в чем вся штука: если я топлюсь преднамеренно, тут, значит, есть деяние. А у деяния имеются три раздела: а именно - действовать, делать и совершать. Итак, она утопилась преднамеренно.
Второй. Нет, послушай, друг могильщик...
Первый. Постой, дай сказать. Вот вода. А вот стоит человек. Хорошо. Если человек идет к воде и топится, значит, хочет он этого или не хочет, он сам идет. Заметь это. Но если вода идет к нему и топит его, это значит, что он не топится. Итак, тот, кто не виноват в своей собственной смерти, не сокращает своей собственной жизни.
Второй. Это что же - закон?
Первый. Ну да! Тот самый закон, по которому ведут следствие.
Второй. Хочешь знать правду? Не будь она дворянкой, ее бы не похоронили по христианскому обряду.
Первый. Вот это ты верно сказал. Жаль, что знатные люди имеют в этом мире право топиться и вешаться, - чего не имеют такие же, как они, христиане... Ну, дай заступ. Нет более старинных дворян, чем садовники, копатели канав и могильщики. Они продолжают профессию Адама.
Второй. Разве он был дворянином?