Трагедия о Гамлете, принце датском

Лаэрт. Итак, я потерял благородного отца, сестра моя доведена до отчаянного состояния. А ведь если восхвалять ее такую, какая она была прежде, ее достоинства по своему совершенству стояли на вершине нашего века, не уступая никому. Но месть моя свершится.

Король. Не тревожьтесь об этом, спите спокойно! Не думайте, что мы сделаны из вялого и безжизненного вещества и допустим, чтобы у нас борода тряслась от страха, считая это приятным времяпровождением. Вы вскоре кое-что услышите. Я любил вашего отца и люблю самого себя. И поэтому, надеюсь, вы не будете сомневаться...

Входит придворный.

Что такое? Что случилось?

Придворный. Письма, милорд, от Гамлета: это - вашему величеству, это - королеве.

Король. От Гамлета! Кто их привез?

Придворный. Матросы, милорд, - так мне сказали. Я их не видел. Эти письма дал мне Клавдио. Он получил их от того, кто их привез.

Король. Лаэрт, я вам их прочитаю. (Придворному.) Оставьте нас.

Придворный уходит.

"Высокий и могущественный! Узнайте, что меня высадили нагим на берегу вашего королевства. Завтра я буду просить разрешения предстать перед ваши королевские очи. И тогда, испросив на то ваше согласие, я расскажу обстоятельства моего внезапного и странного возвращения. Гамлет". Что это значит? А остальные вернулись? Или это обман, а не правда?

Лаэрт. Вы узнаете руку?

Король. Это почерк Гамлета. "Нагим"! И в приписке он еще говорит "один". Вы можете мне что-нибудь посоветовать?

Лаэрт. Я не знаю, что и думать, милорд. Но пусть приезжает! Болезнь моего сердца согревается мыслью, что я доживу до того, чтобы сказать ему в лицо: "Так сделал ты!" {228}

Король. Раз это так, Лаэрт, - но как же это могло случиться? И все-таки ведь это случилось! - будете ли вы повиноваться мне?

Лаэрт. Да, милорд, но только, если вы не будете побуждать меня к примирению.

Король. К твоему собственному миру и покою. Если он сейчас вернется, прервав свое путешествие, и если он решит больше не предпринимать его, я буду подстрекать его на дело, замысел которого созрел у меня и которое, как бы он ни поступил, приведет его к гибели. Его смерть не подымет и ветерка осуждения, и даже мать его оправдает подстроенное нами дело, назвав его несчастным случаем.

Лаэрт. Милорд, я готов повиноваться. И тем охотнее, если вы устроите так, что исполнителем дела буду я.

Король. Отлично. О вас много говорили с тех пор, как вы уехали, также и в присутствии Гамлета, благодаря одному вашему качеству, которым вы, как говорят, блистаете. Вся совокупность ваших достоинств не возбуждала в Гамлете такой зависти, как то, что, с моей точки зрения, является наименее существенным.

Лаэрт. Что это за достоинство, милорд?

Король. Оно как лента, украшающая шляпу юноши. И все же оно не лишено пользы: ибо юности не менее к лицу легкий и небрежный наряд, который она носит, чем зрелому возрасту опушенные соболем одежды, способствующие здоровью и придающие важность. Тому назад два месяца здесь был один джентльмен из Нормандии. Я видал французов и бывал на войне против них. Они хорошо ездят верхом. Но возле этого щеголя было колдовство: он врос в седло и заставлял своего коня проделывать такие шутки, как будто он составлял одно тело с красивым животным. Он превзошел все, что я мог представить себе, и я намного уступаю ему в уменье принимать разные обличил и строить уловки.

Лаэрт. Нормандец, не так ли?

Король. Нормандец.

Лаэрт. Клянусь жизнью, Ламор.

Король. Он самый.

Лаэрт. Я хорошо его знаю. Он - краса и слава всей страны.

Король. Он говорил о вас и восхвалял ваше искусство и мастерство в фехтовании, в особенности на рапирах. Он даже воскликнул, что стоило бы поглядеть на состязание, если бы нашелся для вас достойный соперник. Он клялся, что фехтовальщики его народа ни быстротой движений, ни парированием ударов, ни глазомером не могут сравниться с вами. Сэр, этот рассказ так отравил Гамлета завистью, что он перестал что-либо делать и только желал и просил, чтобы вы скорее приехали и сразились с ним.

Лаэрт. Ну, и что из этого, милорд?

Король. Лаэрт, ваш отец был дорог вам? Или вы Подобны лишь изображению печали на картине, лицу без сердца?

Лаэрт. Почему вы это спрашиваете?

Король. Я не думаю, что вы не любили вашего отца, но я знаю, что любовь рождается во времени, и я видел на убедительных примерах, что время охлаждает ее искру и огонь. В самом пламени любви имеется нагар на фитиле, который уменьшает пламя. И ничто не пребывает вечно в том же добром качестве, ибо благо, становясь пресыщением, умирает от собственного избытка. То, что мы хотим сделать, мы должны делать тогда, когда этого хотим. Ибо "хотим" изменяется и подвержено стольким же охлаждениям и отсрочкам, сколько есть на свете языков, рук, случайностей, и тогда "должны" становиться подобным мучительному вздоху расточителя. Но коснемся самого чувствительного места язвы. Гамлет возвращается. Что готовы вы предпринять, чтобы показать себя сыном своего отца на деле, не только на словах?

Лаэрт. Перерезать ему горло в церкви.