Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг.

Сравнивая этот документ с аналогичным распоряжением патриарха Тихона перед арестом в 1922 г., мы можем видеть существенные различия. Патриарх Тихон пе ре давал митрополиту Агафангелу всю полноту первосвятительской власти, без всяких оговорок о возношении имени, на основании чрезвычайного постановления собора. Очевидно, имелось в виду, что в случае принятия митрополитом Агафангелом обязанностей первоиерарха, его имя будет возноситься за богослужением. Но в тот тяжкий период 1922–1923 гг., когда патриарх Тихон был под арестом, когда митрополит Агафангел принять управление Церковью не смог, а натиск обновленцев был стремительным и успешным, для многих православных «автокефалистов» основным символом единения стало возношение имени патриарха Тихона на великом входе за литургией. Этот богослужебный символ, введенный Поместным собором через три месяца после избрания патриарха, был наиболее наглядным и близким для церковного народа выражением своей духовной верности патриарху Тихону.

В принципе трудно возразить против такого символического выражения верности находящемуся в ссылке или под арестом первоиерарху, но в этом была и опасность. Отделение литургического поминания первоиерарха от того реального управления Церковью, в котором заключается сущность первосвятительского сана, могло породить в сознании верующих иллюзию, что сан первоиерарха и связан прежде всего с самим литургическим действием, вплоть до того, что поминание его необходимо для совершения таинства. При этом забывалось фундаментальное положение церковных канонов, что для совершения таинства достаточно возношения имени правящего епископа. Хуже того, мог возникнуть взгляд, что харизматическая природа первосвятительского сана исчерпывается этим литургическим проявлением, тогда как фактическое управление Церковью есть обычное человеческое дело – сопровождаемое или не сопровождаемое Божественной благодатью, в зависимости от личной духовности первоиерарха, как это бывает и во всех остальных человеческих делах. В дальнейшем эта ошибка со всей силой проявилась в церковной практике, и ее возможность уже заложена в распоряжении митрополита Петра, разделяющем мистический аспект первосвятительского сана от фактического управления Церковью.

Оговорив необходимость возношения своего имени, митрополит Петр не оговаривает объема полномочий заместителя, так что по прямому тексту документа можно было предположить, что передается вся полнота власти местоблюстителя, равная, согласно чрезвычайному постановлению собора, власти патриарха. Между тем на такую передачу власти митрополит Петр полномочий не имел, и если бы даже попытался это сделать, такой акт был бы канонически бездейственным, и никакими постановлениями митрополита Петра никто в Церкви не мог стать первоиерархом, кроме лиц, поименованных в распоряжении патриарха Тихона. Хотя митрополит Петр впоследствии пояснил, что он имел в виду лишь весьма ограниченные полномочия своих заместителей по ведению текущих дел, – однако и такое заместительство было нововведением, не предусмотренным никакими предыдущими церковными установлениями.

Если строго следовать принципам, установленным собором и патриархом, то с арестом митрополита Петра вступал в действие Указ от 7/20 ноября 1920 г. о самоуправлении епархий; вопрос же о возношении имени митрополита Петра или только своего архиерея принципиального значения не имел. Единственная форма организации, предусмотренная этим Указом, – добровольное объединение епархий вокруг какого-либо временного церковного управления. В таком качестве добровольно признаваемого центра мог выступать и заместитель, назначенный (лучше сказать – рекомендованный) митрополитом Петром. Между тем о какой-либо «добровольности» подчинения заместителю в распоряжении митрополита Петра не говорилось. Дальнейший ход церковной жизни показал, что введенная митрополитом Петром неканоническая практика «заместительства» породила много бедствий, соблазнов и недоразумений. Конечно, сам митрополит Петр, вводя эту ошибочную практику, руководствовался только интересами Церкви и в тех случаях, когда получал малейшую возможность, старался ослабить негативные последствия этой практики. Но ведь ошибкой могли теперь воспользоваться и деятели совсем иного духа, чем митрополит Петр! Все та же рожденная и закрепившаяся в синодальный период привычка смотреть на церковное управление как на дело чисто человеческое, административно-бюрократическое, связанное по преимуществу с государственной политикой, создавала грозную опасность возникновения новых, неканонических, а следовательно, нехаризматических центров церковного управления.

Вторым, после обновленческого ВЦУ, таким фальшивым центром стал григорианский ВВЦС, третьим – митрополит Сергий, в качестве заместителя патриаршего местоблюстителя присвоивший себе всю полноту первосвятительской власти.