Трагический эксперимент. Книга 3

В первые две недели после отречения моя мать написала письмо Гучкову, который был военным министром, что так жить невыносимо, и нам поставили охрану, дисциплинированных солдат в передней, которые уже никого не пускали. И вот в один тёмный вечер вдруг к нам, без какого-либо предупреждения, приехал сам военный министр Временного правительства Гучков, чтобы посмотреть, всё ли в порядке, довольны ли мы тем, что он устроил. Но на самом деле чтобы под этим предлогом опять завязать какой то контакт. Он чувствовал себя виноватым после всего того, что натворил. Ему хотелось опять войти в эту обстановку, нашу домашнюю, где он бывал во времена отца.

Помню, как он сидел и рассказывал про отречение государя. И в какой то степени это всё звучало как оправдание, что вот он и другие заговорщики иначе поступить не могли. Как будто перед тенью отца в доме, в этой вот обстановке среди его семьи ему хотелось объяснить своё поведение. Чувствовалась какая-то мелочность в его словах, в его раздражении против государя, что “я никогда его не любил и поэтому охотно пошёл в заговор против власти”.

Помимо критики, отчасти заслуженной, того, что делала царская власть в последнее время, было тоже это личное чувство неприязни. И потом напускной оптимизм. Мать его спросила о том, где теперь государь. “Ах, он себя прекрасно чувствует. Живёт спокойно в Царском Селе с семьёй”. Либо это был напускной оптимизм, либо совершенное непонимание того, что это был шаг к дальнейшим ужасным событиям, которые в конце концов и привели к екатеринбургской трагедии».

Ирина Владимировна Одоевцева, поэтесса и прозаик, вспоминала:

«На улице были всё время митинги. Во-вторых, было всё-таки трудно выходить. Были вот шальные пули, иногда было то-сё, потом… Одно время наша прислуга прибегала с восторгом, приносили большой кусок масла или огромный кусок сыра и говорили: «Всего 20 копеек!» То есть солдаты в магазинах раздавали публике даром почти, и вот восторг: народу теперь всё дают… Но, в сущности, чтобы сказать сразу, до большевистской революции не так страшно изменилось. Конечно, были толпы, всё время были митинги, нельзя было по Невскому пройти…

Митинги были замечательные! Тут выступал человек, настроенный, скажем, за эсеров. И публика была такая же. Он говорил: “Правильно я говорю, товарищи?” — и публика отвечала: “Правильно!” После него приходил коммунист и кричал: “Правильно я говорю, товарищи?” И всё время публика ревела: “Правильно!” Но в начале всё-таки коммунистов даже били…»

Отношение церкви к происходящим событиям наглядно описал Леонид Млечин.

«Церковь весной 1917 года приветствовала свержение императора и поддержала Временное правительство, но не стала духовным приютом для потерявшего ориентиры общества. Власть в России сменилась в середине православного Великого поста, накануне крестопоклонной недели. Следовало ожидать, что духовенство встанет на защиту императорского дома. Но епископы отказались поддержать не только Николая II, но и монархию как таковую. Формально она продолжала существовать.

Решение о государственном устройстве предстояло принять Учредительному собранию. Но иерархи церкви уже забыли о монархии. И недели не прошло после отречения императора, как Святейший синод заменил в богослужениях поминовение царской власти молитвенным поминовением народовластия. Священникам запретили проповедовать в пользу сохранения монархии.

Иначе говоря, синод фактически провозгласил Россию республикой, хотя Временное правительство сделает это только через полгода, 1 сентября 1917 года. Синод раньше правительства отменил и так называемые царские дни — дни рождения и тезоименитства императора, его супруги и наследника престола, дни восшествия на престол и коронации, которые отмечались как государственные праздники.

Не успели высохнуть чернила на манифесте об отречении, как обер-прокурор синода восторженно объявил: “Революция дала нам свободу от цезарепапизма”. Из зала синода вынесли царский трон.

Общее собрание Екатеринбургской духовной консистории отправило приветственную телеграмму председателю Государственной думы Михаилу Родзянко: “Екатеринбургское духовенство восторженно приветствует в лице вашем свободную Россию. Готовое все силы свои отдать на содействие новому правительству в его устремлениях обновить на началах свободы государственный и социальный строй нашей родины, возносит горячие молитвы Господу Богу, да укрепит Он Всемогущий державу Российскую в мире и да умудрит Временное правительство в руководительстве страной на пути победы и благоденствия“.