Трагический эксперимент. Книга 3

Епископ Кубанский и Екатеринодарский Иоанн (Левицкий) выступал на чрезвычайном собрании духовенства Кубанской епархии в Екатеринодаре: “Народ-богатырь сбросил с себя оковы рабства, и церковь вздохнула свободнее. Как узник, освобождённый из темницы, чувствует себя на верху счастья, так и церковь в лице верных чад своих не может не радоваться своему освобождению от тех стеснений, которые давили самоопределяющуюся её деятельность. Только свободная церковь в свободном государстве может свободно служить народному благу”.

Временное правительство в марте 1917 года освободило солдат от обязательного исполнения религиозных обрядов и таинств. Из солдат православного вероисповедания на Пасху, 2 апреля, причастился лишь каждый десятый. А ведь годом раньше, на Пасху шестнадцатого года, причастились почти все.

На положении церкви пагубным образом сказались слишком тесные отношения с государственным аппаратом. Пётр I в 1721 году упразднил патриаршество. Учредил Святейший синод под руководством чиновника — обер-прокурора. Члены Синода получали жалованье из казны. Храмы и монастыри обязывались сообщать о ставших известными на исповеди “политических преступлениях”. Церковь превратилась в часть государственного аппарата и должна была сосредоточиться на воспитании подданных.

Священнослужители привыкли подчиняться начальству и одобрять решения власти. Когда сменилось начальство, стали превозносить новое. 6 марта 1917 года синод повелел во всех храмах отслужить молебны с возглашением многолетия “благоверному Временному правительству”. И принялись поносить прежнее начальство.

Епископ Енисейский и Красноярский Никон: “Многие русские монархи, и особенно последний из них, Николай II, со своею супругою Александрою, так унизили, так посрамили, опозорили монархизм, что о монархе, даже и конституционном, у нас и речи быть не может. В то время как наши герои проливали свою кровь за отчизну, в то время как мы все страдали и работали во благо нашей родины, Ирод упивался вином, а Иродиада бесновалась со своими Распутиными и другими пресмыкателями и блудниками. Монарх и его супруга изменяли своему же народу. Большего, ужаснейшего позора ни одна страна никогда не переживала. Нет, нет — не надо нам больше никакого монарха!”

Можно было подумать, что говорят не отцы церкви, а пламенные революционеры.

Епископ Александровский Михаил (Космодемьянский), викарий Ставропольской епархии: “Воскрес Христос — и пали рабские дьявольские цепи. Пал самодержавный строй, деспотический режим — и рушились путы, которыми окована была вся жизнь человека от утробы матери и до могильной гробовой доски”.

На собрании духовенства Вятки решили тайным голосованием выяснить политические предпочтения самих священнослужителей. За монархию высказалось 11 человек, за демократическую республику — 59.

Архиепископ Тверской и Кашинский Серафим (Чичагов): “Милостию Божию, народное восстание против старых, бедственных порядков в государстве, приведших Россию на край гибели в тяжёлые годы мировой войны, обошлось без многочисленных жертв, и Россия легко перешла к новому государственному строю благодаря твёрдому решению Государственной думы, образовавшей Временное правительство, и Совету рабочих депутатов. Русская революция оказалась чуть ли не самой короткой и самой бескровной из всех революций, которые знает история”.

Но быстрая смена вех не помогла. Церковь воспринималась как часть прежнего режима. Упали и влияние церкви, и религиозность народа. Главный священник Балтийского флота доложил в штаб флота: “Некоторые судовые команды решили отказаться от присутствия на кораблях судовых священников и совершаемого ими богослужения”».

Крушение монархии в определённом смысле воспринималось и как крушение церкви. Ведь император был её главой. Нет императора — нет и веры…

«Царь-батюшка, помазанник Божий, был в народном сознании единственным носителем и верховной инстанцией религиозной правды, — писал философ и религиозный мыслитель Семён Франк. — С того момента, как рухнула монархия, эта единственная опора в народном сознании всего государственно-правового и культурного уклада жизни, должны были рухнуть в России все начала государственной и общественной жизни, ибо они не имели в ней самостоятельных основ, не были укоренены в духовной почве».